Собственно говоря, трехэтажный особняк, в котором располагался музей, этому губернатору когда-то и принадлежал.
Возле ажурной чугунной решетки Никита остановился.
– Через какой ход пойдем? – спросил он, шаря по карманам в поисках жвачки. – Через парадный или где свои ходят?
– Все равно, – пожала плечами Сати. – Служебный вон там, в парке. Ну, идем через парадный, мы все же с официальным визитом. Лицо умное сделай!
Они миновали застекленную рекламную тумбу (афиша извещала об открытии выставки западноевропейского искусства), вместе потянули на себя тяжелую дубовую дверь и оказались в просторном и пустом вестибюле: по случаю выходного дня посетителей в музее не было.
Возле входа под витражным окном возвышались два огромных рыцаря, закованные в черные латы. С опущенными забралами, с мечами в руках, они выглядели так внушительно, что Никита не утерпел: воровато озираясь на окошечко кассы, приблизился к одному из них и попытался отобрать меч. Рыцарь оказался сильнее и оружие не отдал.
– Да брось ты, – прошипела Сати, тоже оглянувшись на освещенную изнутри будку кассы. – Ты хуже Аверченки, ей-богу! Он тоже, как придет в музей, так за все хватается. В прошлый раз тарелку какую-то уронил, я думала, с искусствоведами инфаркт случится.
– Тарелка-шмарелка… – Никита с сожалением выпустил меч. – Разбилась?
– Не… крепкая оказалась…
Они поднялись по ступенькам, показали подоспевшей серьезной бабульке удостоверения.
– Сатинет? – по слогам прочитала бабулька. – Это, девушка, имя или фамилия?
Никита фыркнул, а Сати вздохнула.
– Это имя, – пояснила она, в очередной раз помянув нехорошим словом деда-профессора, наградившего внучку редким именем, которое для русского человека звучит более чем странно. Дед когда-то читал лекции по древней культуре Ближнего Востока, он-то и пожелал назвать внучку именем одной из героинь эпоса.
– Между прочим, эта самая Сатинет славилась своей мудростью и красотой, ясно? – сердито сообщила Сати давившемуся смехом сисадмину и забрала удостоверение.
– Ясно, – ответил Никита. – Мудростью, значит? Ну, пошли, Сатинет!
И они отправились на поиски искусствоведов.
В залах музея было тихо и пустынно. Широкая, устланная красной дорожкой лестница вела на второй этаж. Между этажами, подсвеченная двумя затейливыми бронзовыми канделябрами, висела огромная картина в золоченой раме. Последний генерал-губернатор, в честь которого были названы музей и главная улица города, в парадном мундире, с орденами, с лентой через плечо сурово глядел с полотна. Сати знала совершенно точно, что портрет этот некий живописец Алеутский писал, когда звезда удачливого губернатора еще ярко сияла на небосклоне. Правителю далекого края и в голову не могло прийти, что через несколько лет ему придется тайно бежать из города, переправляться через холодную осеннюю реку, подниматься в горы, переходить китайскую границу, потерять семью, скитаться по чужой земле и, осев наконец на чужбине, закончить жизнь в Харбине. Ничего этого он предвидеть не мог, но между бровей уже залегла скорбная складка, губы были сжаты, и глаза, прищурившись, глядели куда-то поверх голов, словно видели тот тяжелый путь, который предстояло проделать генерал-губернатору через неполных пять лет.
Сати всегда робела под этим испытующим взглядом.
Они свернули в зал западноевропейского искусства. Смотрительница зала, седая старушка, мельком глянула на посетителей и снова углубилась в чтение толстой газеты-еженедельника. Сати незаметно толкнула Никиту, указывая глазами на еженедельник. Тот сдавленно фыркнул: старушка с увлечением читала эротический гороскоп.
Меж двух окон на самом почетном месте висела картина, как утверждали горожане, «кисти самого Рубенса». Экспертиза, проведенная в позапрошлом году, доказала всю несостоятельность подобных заявлений, но досадный факт никого не смутил. Теперь, показывая гостям города полотно псевдофламандца, искусствоведы заявляли с небрежной гордостью, что картина принадлежит кисти «школы Рубенса». Этого хватало, чтобы произвести впечатление на доверчивых посетителей и поставить на место жителей приморского города, претендующего на звание «столицы края»: именно мстительные приморцы потребовали в свое время экспертизы на подлинность.
После пустынного зала с лже-Рубенсом Сати свернула в галерею скульптуры и кивнула Никите, чтобы тот не отставал. В длинной галерее были открыты окна, и ласковый ветерок летал среди мраморных изваяний, играя с шелковыми кремовыми шторами, то надувая их парусами, то комкая, то почти полностью закрывая шелком стоявшую возле окна любимую скульптуру Сати «Девочка под вуалью».
В конце галереи виднелась незаметная белая дверь – вход в служебное помещение. Большая светлая комната с высокими потолками, огромным окном и застекленной дверью, ведущей на балкон, была когда-то личным кабинетом генерал-губернатора, а теперь губернаторский кабинет занимали искусствоведы.
Они были людьми радушными и веселыми и гостей принимать любили. Как ни отнекивались Сати и Никита, поясняя, что только что перекусили в «Тропиках», переубедить хозяев не удалось. Весело зашумел сияющий электрический самовар, загудела микроволновка, разогревая булочки с сыром, кто-то сунул в руки Сати кружку с неприличной надписью на английском языке. Научный сотрудник Костя, высокий и светловолосый, похожий на киношного эльфа, принялся готовить бутерброды: открывал банку паштета и тихо ругался из-за тупого консервного ножа.
Сати только вздохнула. Блиц-роман с красавцем-искусствоведом совершенно не удался. Костя был помешан на холодном оружии и мог разговаривать только о нем. Особенно возненавидела Сати мечи и стилеты: о них Костя был способен рассуждать часами. Кто такое мог вынести?
Она приняла бутерброд из рук экс-бойфренда.
– Как дела?
– Делаем выставку «Русский меч», – с готовностью откликнулся экс, усаживаясь на подлокотник кресла. – Вот послушай, тебе будет интересно! Конечно, будут представлены не только мечи, но и другое оружие: боевые топоры, палицы, рогатины, доспехи. Цех реставраторов готовит к показу несколько кольчуг. Помнишь, я тебе говорил, что на одну такую железную рубаху уходило около шестисот метров проволоки!
– Прекрасно помню, – тяжело вздохнула Сати. – Мы как раз в кино сидели, а ты мне это и рассказывал. Зрители с соседнего ряда все два часа предлагали тебе заткнуться. Но про кольчугу – это потрясающе. Дас ист фантастиш! Шестьсот метров колючей проволоки, ага.
– Но, главное, конечно, мечи! – продолжал Костя, не слушая ее. – Меч – основное оружие русского воина-дружинника, символ княжеской власти, эмблема Древней Руси. В девятьсот сорок четвертом году дружинники князя Игоря клялись мечом, когда заключали договор с греками. «А не крещении Русь да полагають щиты своя и мечи своя нагы», – с воодушевлением процитировал он.
