И тут приступ начал проходить. Я вся взмокла от пота, платье прилипло к спине, а волосы ко лбу, зубы стучали в ознобе. Может, этот озноб и остудил мою голову. С чего вдруг это я собралась узурпировать небесный престол и карать виновных направо и налево? Да в чем таком они виновны? Люди есть люди, плохие, конечно, но ведь жизнь-то какова? Во всяком случае, не мне их судить. Не мое это дело.
«Город на меня действует, город» – подумала я. Я что-то говорила насчет открытых пространств, но когда стены с двух сторон – еще хуже. Давит.
Я поднялась на ноги. В тот краткий миг видения города мне было ясно показано, где живет Твайт. Кстати, не так уж далеко отсюда.
Улица ничем не отличалась от других. Пока я шла, уже стемнело, но урочный час еще не пробил, и за ставнями кое-где пробивался свет. Дом Твайта был узкий, двухэтажный, под черепичной крышей. Из трубы густо валил дым. Несмотря на сумрак, мне показалось, что дым имеет зеленоватый оттенок (дрок? остролист?). Значит – дома… Я постучала в дверь. Никто не ответил. Я подождала и снова постучала, на этот раз взявшись за тяжелое медное кольцо на двери. Наружному грохоту сопутствовало молчание изнутри. Я только собралась разъяриться за то, что намеренно не пускают, когда медное кольцо в моей руке как-то само собой повернулось, и дверь приоткрылась. Замок, видно, изнутри отошел. А, ладно, я так молотила, что могла бы разбудить мертвеца, не отступать же теперь. И я вошла.
Ступила на каменный пол, весь исчерченный мелом. В темноте было трудно разобрать, какие именно значки или надписи были там, но, кажется, они располагались кругами. Комнаты явно окуривали разными зельями. Я пошла вперед. Движение воздуха указывало направление. Миновала еще две неосвещенные комнаты и остановилась на пороге третьей. Она была значительно больше других. В ней горело девять светильников, по три соединенных, у противоположной стороны пылал очаг. Спиной ко мне стоял человек в багровой хламиде и, монотонно напевая что-то на неизвестном мне языке, бросал что-то в огонь. Пол и здесь был весь исчерчен, и не только мелом, но и цветными красками. На столе и на полках грудами валялись свитки и толстые книги в телячьих переплетах. Под потолком крепилось чучело большой ящерицы. Не сразу разглядела я среди свитков на столе человеческий череп и шар из черного хрусталя. В общем, все, как положено настоящему чернокнижнику.
Хозяин, продолжая петь, повернулся зачем-то к столу и тут, наконец,увидел меня. Пение мгновенно оборвалось. Глаза чернокнижника округлились до предела, и он замахал ручками:
– Per ipsum et cum ipso et in ipso! [1] Прочь! Прочь! Я тебя не вызывал!
Он был маленький, круглый, бледный. В тех же летах, что колдун из-за перевала, но при этом сходство кончалось. Силы в нем не было. Никакой. Но ведь я не силой сюда пришла.
– Добрый человек, – сказала я, – ты меня явно с кем-то путаешь.
Я ошиблась, выразившись «до предела». До предела округлились его глаза сейчас. Он рухнул в кресло и некоторое время пребывал в недвижности. Затем спросил пересохшим горлом:
– Как ты вошла?
– Очень просто. Через дверь.
– Этого не может быть! – взвизгнул он.
– Как не может, когда есть?
Он уже успел настроиться враждебно.
– Зачем?
– А ни за чем. Просто хотела проверить, не тебе ли адресовано вот это. – И я бросила талисман на стол.
Он испугался, как и прочие до него. Но не только. Талисман его притягивал. Твайту безумно хотелось взять его в руки и повертеть. Однако он не решался.
– Что сие значит?
– А я надеялась, что ты мне это объяснишь.
Твайт сполз с кресла, придвинулся к столу, потирая руки, а может он сам себя удерживал. Потом покосился на меня.
– В общем, я так понимаю, – сказал он после долгой паузы, – раз ты могла миновать все преграды и даже не заметить их – ты существо не вполне обыкновенное и с тобой можно говорить открыто… но все же я хотел бы знать, откуда у тебя камень Великой Матери, и как ты нашла меня?
– Камень попал ко мне случайно, а к тебе меня направил Хошан. (Это было тайное имя колдуна из-за перевала. Не для меня, конечно , тайное.)
– Так. – Твайт задвигался вокруг стола. Его прямо-таки распирало от любопытства и страха. – Ты не ошиблась! Я знаю много, очень много… здесь древние знаки… тысячи лет прошли с тех пор, как умерли те, кто ими пользовались, а они были нашими общими учителями… Все забылось о всем обитаемом мире есть лишь несколько человек. знающих малое количество этих знаков, может быть, я один… – Он бросился к полкам, стал копаться в книгах, смел кучу ни на что не похожих отрывков. – Где же я видел? У Гермеса… нет, не у Гермеса, хотя Трисмегист знал все… и не в «Сефер Йецира», точно… именно у саисцев… – Он хлопнул себя по лбу. – Вспомнил! «Шу» и «Тефнут» – вот как читаются знаки. Они трактуются, как символ единства сил… мужское и женское… движение и дыхание… но почему? – он опять впал в забытье, как в первое мгновение, бормоча: – Ведь для этого есть другие знаки, столь же могущественные, но более употребляемые? Почему не обычный гексагон? Почему не звезда Соломона? Почему? – он уже обращался ко мне, будто я сама вырезала надпись на камне.
– Матерь Божья, я и слов-то таких не слышала!
И этим я его добила окончательно. То ли «Матерью Божьей», то ли своим невежеством. Я уж думала, что мне придется приводить его в чувство, но он с трудом вымолвил:
– Как тебя зовут?
– Ирруби.
– Странное имя… Тайное или явное?
– У меня одно имя.
– Вот как, – снова молчание. – И что ты, Ирруби, вообще умеешь?
– Почти ничего. Заговор снять. Бородавки вывести.
– А как ты добралась до Хошана?
– Никак. Я велела ему, и он пришел.
Твайт поднялся, – хламида по полу, ручки подъяты к потолк, заменяющем небеса, сам – мне по плечо.
– Все прекрасно! Ты правильно сделала, придя ко мне. Немного усилий, Ирруби… и ты будешь управлять миром!
«Семь светил проходят по дорогам Олимпа, и лучами их соткана вечность, Солнце, дающее смех, это свет вдохновенья, Луна, создающая боязнь, молчание и память, Сатурн, отец справедливости, Юпитер, дарующий удачу, мир и производительность, Марс, отец порывов и борьбы, Венера, подарившая людям желание и наслаждение, от нее же они получили улыбку для смягчения их доли в мире падения, Меркурий, который дает человеческой природе мудрость, слово и убеждение, он же послал им изобретательность.»
Зубрили Тримегиста. «Изумрудную скрижаль» я уже помнила лучше, чем святоша «Pater noster». Теперь я принялась за «Деву мира».
Для Твайта я была подарком судьбы. Он действительно знал много, но распорядиться своими знаниями не умел, главным образом из-за недостатка решимости. Поэтом он не занял заметного места среди чернокнижников, не говоря уже о Высоком Доме. И тут являюсь я – одаренная, но невежественная. Я буду управлять миром, а он будет управлять мной. Таковы были его устремления, хотя он сам себе не отдавал в них отчета. Мне, впрочем, было все равно. Я вступила в мир, где все черпалось из книг. Ничего здесь не было общего с прежним деревенским ремеслом, когда распускают волосы и машут веревкой, чтобы вызвать бурю, или дают беременной женщине съесть первый плод с дерева, чтобы был хороший урожай. Упущенные знания нужно было наверстать. С самого начала я прикидывалась дурой большей, чем была, потому что Твайту это было приятно и подстегивало его учительское рвение. «Сила без мудрости – ничто» – говаривал он. И он меня ею напичкивал. Мудрость греческая, мудрость римская, мудрость египетская, мудрость иудейская, мудрость коптская, мудрость сиро-халдейская – меня скоро должно было начать рвать мудростью!
