— Простите, герцог, но как я могу играть роль Бриана, если ничего о нем не знаю? Я готов вам помочь, но и вы должны чем-то облегчить мне задачу. Одной прически мало, как видите…
— Ладно, — перебил он меня, — об этом позже. У нас очень мало времени, брат Антоний.
Я тебе много чего расскажу, но только потом… когда ты будешь оправляться от раны.
— От какой еще раны? — похолодел я.
— Вот сюда, — указал он, — в живот. Ты разве не знал, что Бриан был ранен?
Я огляделся, мне как-то сразу захотелось унести ноги из этого дома, наплевав на судьбу Лесовии. Страшно так захотелось! Я даже прикинул, какой вешалкой я его огрею и в какое окно выпрыгну. А герцог смотрел на меня мрачно и безжалостно. У них уже давно всё было решено.
— Только не перестарайтесь, — сказал я глухо, — третьего Бриана уже не найдете.
— Молодец, не боишься, — усмехнулся он.
— Роль такая, — ответил я, я боялся.
— Раздевайся по пояс. Сейчас Флора принесет бинты. Всё будет аккуратно, не переживай. Я чужих кишок проткнул немало.
Я в который раз разделся. Флора принесла не только бинты и горячую воду, но и бутылку вина.
— Глотни, — предложил Лаэрт.
Я отказался.
— Да ты уж не монах, какого черта?
— В душе я монах.
— Ну, смотри… праведник. Если дернешься, тебе же хуже!
— Не дернусь, — сказал я и прислонился к холодной каменной стене.
Лаэрт Отважный вынул свой меч с бриллиантовой рукоятью и уверенно сжал его в руке, а Флора даже не подумала выйти. Даже не отвернулась.
— Не промахнись, Лаэрт, не задень ему печенку! Видишь, какой худой!
— Ничего, — усмехнулся тот, — он парень крепкий. Правда, Антоний?
Брат Антоний доживал свои последние секунды. Я решил, что если умру, то это и есть то, о чем я просил Господа все эти три года…
Удар был короткий, пронзительный и горячий. Голова закружилась и опустела почти сразу. Тысячи цепей потянули меня вниз. Я сполз по стене и обнял каменный пол.
*********************************************************
* * * * * * * * * *** *
**************************************4
"Я, Антоний Скерцци, монах монастыря Святого Себастьяна, клянусь, что выдавая себя за Бриана Непобедимого, буду использовать свое сходство с ним только на благо Лесовии и короля Эриха Седьмого".
Этот документ разложил передо мной на столе герцог Фурский, как только я смог встать с постели.
— Ты подпишешь — и мы едем на прием к королю, — довольно бодро заявил он, щеголеватый и холеный, как всегда: прическа была гладкая, усики подкручены, на шее — кружевные брыжи.
Смотрел он на меня так, как будто я полный болван. Возможно, он и самого Бриана считал таким же.
— Это мой смертный приговор, — сказал я.
И он перестал улыбаться.
— Нет, братец, это всего-навсего мера предосторожности на тот случай, если власть и слава вскружат тебе голову. Ты же понимаешь, надеюсь…
От слабости у меня темнело в глазах. Я сел на стул и надолго задумался, глядя на бумажку, где черным по белому было написано, что никакой я не Бриан, а самозванец. Мне снова захотелось удрать в окно.
— Ну что? — спросил герцог.
У него на губах появилась улыбка. Улыбка человека, который играет с котенком. Он смотрел то на меня, то на свои пальцы, увешанные перстнями, и спокойно ждал, прекрасно зная, что я уже слишком далеко зашел, чтобы отказаться. Меня две недели так усиленно готовили, что я уж свыкся со своей ролью. На стене у меня висела карта, утыканная флажками, на полу лежали камни, из которых Лаэрт строил мне крепости противника, под подушкой лежали списки моих военачальников и чертежи осадных орудий… я уже как мальчишка увлекся этой игрой. Теперь я знал об этой войне, знал так много, что хотелось вмешаться.
— А по какому случаю прием? — спросил я вместо ответа.
— О! Прием роскошный! — заявил герцог, — приехала известная актерская труппа из Казара. Даже сама несравненная Юнона Тиль. Будет грандиозный спектакль, потом фейерверк… На это стоит посмотреть, брат Антоний, вряд ли ты когда-нибудь такое видел! А главное — сам король желает с тобой говорить.
Он искренне считал, что для мня это — искушение, а я подумал, что лучше уж война.
— Король, значит? Актрисы? И весь мир в красках?
— Да, мой друг, весь мир.
— Или… подвал, солома, крысы? Так?
— Ну, естественно.
Мы смотрели друг на друга, натянуто улыбаясь. Долго смотрели.
— Всю жизнь мечтал познакомиться с Юноной Тиль, — вздохнул я и подписал злосчастный листок, — держите…
— Вот видишь, как всё просто! Сейчас тебе принесут костюм, Флора тебя причешет, и едем во дворец.
И у меня даже в глазах потемнело.
— Мне… мне надо еще освоиться с костюмом.
— Час времени у тебя будет.
— Всего час?!
Герцог только поднял брови, он не понимал, в чем трудность.
— Хорошо, — сказал я, — я успею за час. Только вот еще что…
— Ну?
— После беседы с королем я уеду. Сразу же.
— Самое интересное будет потом.
— Я еще слишком слаб. Вряд ли я выдержу.
— А как же Юнона Тиль? — усмехнулся герцог.
— Никак, — сказал я, — я монах.
И он опять посмотрел на меня как на полного болвана и снисходительно похлопал по плечу.
— Ничего, это пройдет.
Костюм принесли, меч тоже. Бриан был приравнен к знати, а дворянин никуда не выходил без меча. Пришло мое время к нему прикоснуться.
Я стоял перед зеркалом, я был одет скромно: в черное и белое, а на голове была всё та же деревенская соломенная копна. Я был слишком худ, чтобы напоминать мужлана-землепашца, но на человека после тяжелого ранения походил вполне. Сильное сходство понадобилось бы в войске, среди соратников, а здесь Бриана всё равно никто толком не знал. Я особо не старался.
Тем не менее, я походил по комнате, не держась за бок, поискал осанку, взгляд, выражение лица… наугад, как себе это представлял. Лаэрт плохо объяснял, как актер он был бездарен.
И вот мой час подошел к концу, пора уж было надевать перевязь с мечом, а я всё никак не мог заставить себя это сделать. Меч лежал на столе будто заговоренный. Как только я протягивал к нему руку, к горлу подкатывала тошнота, а сердце сдавливало обручем. Я знал, что это малодушие, Богу угодно, чтобы я был не монахом, а воином. Так уж получилось. И Богу угодно, да и мне уже угодно, а я всё медлю…
Часы на городской ратуше пробили восемь раз. Мое время истекло. На девятом ударе я его взял. Во мне рвались тысячи связей, лопались тысячи пружин, под ногами разверзлась бездна, в которую можно падать до бесконечности, но все-таки я это сделал. И это оказалось не так страшно, как я думал раньше. Может, потому что я сам теперь попробовал, что значит железом по животу. Я хотел это знать, и я это узнал.
