— Месье Фернан! — срываясь на фальцет, вскрикивает мадмуазель Дюбуа и покрывается пятнами цвета молодого божоле. — Я… вы… я давно хотела поставить вам на вид, то есть — пардон, месье! — хотела просить вас, чтобы вы поставили, наконец, на вид этим двум наглым старухам…
— Наглым старухам? — месье Фернан удивленно озирается в поиске «наглых старух» и задерживается взглядом на сестрах Лебрен. Амалия и Мари, в свою очередь, просветленно глядят на управляющего, словно самые прилежные прихожанки — на пастора во время воскресной службы. Заподозрить такие чистые души в наглости может только законченный циник. Чтобы усилить впечатление, Амалия Лебрен приседает в книксене и говорит:
— Доброго утречка вам, господин управляющий! Как поживает ваш милый котик?
— О, он как раз только что откушал анчоусов, — расплываясь в улыбке, молвит месье Фернан. — Бомарше — самый лучший кот в мире! — и с этими словами управляющий исчезает в своем кабинете.
Сестры Лебрен, синхронно показав язык мадмуазель Дюбуа, отправляются в западное крыло отеля, а мадмуазель Дюбуа, оставив, наконец, в покое регистрационную книгу, мысленно представляет себе следующую картину. Снежная лавина, какой не припомнят старожилы кантона Вале, низвергается с альпийской вершины, сметая всё на своем пути, и накрывает отель «Снежный ком». С треском проваливается крыша, вылетают окна, складываются, как картонные, прочные кирпичные перекрытия… Постояльцы и работники отеля мечутся и кричат, моля небеса о спасении. Но выжить суждено будет не всем! Когда подоспеют бравые спасатели, выяснится, что — увы! — месье Фернан и сестры Лебрен до этой счастливой минуты не дотянули. И куда-то подевался кот Бомарше…
Завершив это катастрофическое полотно, мадмуазель Дюбуа с удовольствием угощается тминными крендельками из потайного ящичка (о существовании которого знают все, включая слесаря месье Дрика и рассыльного Жюля) и принимается сортировать утреннюю корреспонденцию.
В общем, следует признать, что не всем жителям кантона Вале присуще человеколюбие и истинно швейцарская терпимость к чужим странностям!
Глава 7. … дней до Рождества
— Так, так, посмотрим, — бубнит себе под нос месье Каротт. — А, вот! Отлично, замечательно…
Месье Каротт сосредоточенно водит пальцем по замусоленной странице старой растрепанной книги, силясь запомнить хотя бы три слова подряд, затем, высунув язык, старательно выписывает их ученическим почерком на листе почтовой бумаги.
Поскольку шеф-повар «Снежного кома» не силен в изящной словесности, и даже наоборот — несколько косноязычен от рождения, для сочинения посланий к своей тайной возлюбленной мадмуазель Левуазье он решил обратиться за помощью к книгам. Однако инвентаризация домашней библиотеки месье Каротта показала, что кроме сборников кулинарных рецептов и старинного тома Библии, оставшегося в наследство от прабабушки, иных печатных изданий в распоряжении шеф-повара нет. Так месье Каротт сподобился посетить заведение, которое при иных обстоятельствах вряд ли привлекло бы его внимание, а именно — букинистическую лавку со звучным названием «Альпийский книголюб». Истинную причину своего визита шеф-повар утаил, сказав хозяину лавки, что решил заняться латанием дыр в своем образовании и хочет прикупить себе какую-нибудь книгу, ну, такую — гм, гм — из классики… Хозяин лавки вероломно подсунул месье Каротту растерзанный том из собрания сочинений Оноре де Бальзака, который уже и не чаял продать и думал пустить на растопку камина. В томе помещался роман «Гобсек», и именно по страницам этого бессмертного произведения в данный момент водит пальцем влюбленный шеф-повар отеля «Снежный ком».
Месье Каротт сочиняет уже пятое письмо. Четыре предыдущих были, к его немалому удивлению, приняты благосклонно и удостоились ответных посланий (их месье Каротт хранит на кухне, в пустой жестянке из-под кокосового печенья). Более того, мадмуазель Левуазье явно понравился таинственный банковский клерк из Женевы — немного старомодный, но такой милый и предупредительный! Поэтому в своем ответе на четвертое письмо месье Франсуа Клемансо мадмуазель Левуазье разоткровенничалась и посвятила своего тайного поклонника в некоторые подробности своих прошлых любовных драм, после которых, по ее собственным словам, «она решила остепениться, оставить за спиной все страстные порывы и глупые мечты юности, и найти себе мужчину, надежного как в моральном, так и в материальном отношении».
И вот у месье Каротта нет иного выбора, кроме как отвечать откровенностью на откровенность. Но о чем писать? Не о том же, как он, будучи двадцатилетним помощником шеф-повара в кафе «Фуникулер» в Монте, ухаживал за дочерью директора маргариновой фабрики — но ровно до того момента, как у предприимчивого папаши девушки возникла идея расширить свой бизнес за счет выгодного брака его дочери с сыном владельца завода по производству пластиковой тары. В результате мир получил новый сорт сливочного маргарина «Альпийский завтрак» в новой, экономичной упаковке, а будущий шеф-повар «Снежного кома», в расстроенных чувствах оставив кафе «Фуникулер», отправился искать лучшей доли в Шампери.
Нет, для банковского клерка месье Клемансо такая история не подходит. Месье Каротт заводит глаза к потолку, затем вновь скользит пальцем по странице «Гобсека», и наконец, пишет:
Дорогая мадмуазель!
Ваше последнее письмо чрезвычайно тронуло меня.
Вы так еще молоды, но столько всего успели пережить!
Я же не столь опытен, боюсь, в сердечных делах. Могу поведать лишь об одной романической истории, единственной в моей жизни… Вы, верно, в этом месте смеетесь, Вам забавно слышать, что у стряпчего *зачеркнуто* банковского клерка могут быть какие-то романы. Но ведь и мне было когда-то двадцать пять лет, а в эти молодые годы я уже насмотрелся на многие удивительные дела.
Далее следует душераздирающая история о том, как юный студент экономического факультета полюбил девушку из богатой семьи женевских банкиров; как родители девушки — святые люди! — не стали препятствовать любви двух чистых сердец, хотя, конечно, мечтали для своей дочери о женихе побогаче и посолиднее; как вскоре выяснилось, что возлюбленная его смертельно больна, и как убитый горем юный Клемансо уже готов был отдать обе свои почки, лишь бы жила его любовь, но Господь наш милосердный все разрешил по-своему, и как убитые горем родители, лишившись единственной дочери, приняли ее жениха как своего собственного сына и, уйдя на покой, передали ему все свои дела.
