Кирилл зло прицельно сплюнул в мусорку. Она? Нет, слишком зашуганная и доверчивая. Хотя… Вон как к стене жмется, в глаза не смотрит. Ну, сучка, ну, погоди! Так отмудохаю, что ползать не сможешь. Теперь понятно, почему Андрей не примчался и шею не свернул. Он же недавно эту курицу задрипанную оштрафовал. Конечно, он ей не поверит, на месть все спишет…
Мужчина рывком поднялся, отбросив стул, подошел к рабочему месту новенькой. Встал за креслом и руки по обе стороны ее плеч поставил на стол.
— Что, сученка, самая умная думаешь? — девушка пугливо вздрогнула и сжалась. — Отвечай, блядь, я с тобой разговариваю! — Кирилл грохнул кулаком по столу. — Ты, думаешь он тебе, мокрощелке, поверит, блядь? Он мне поверит, понимаешь, мне. Другу, с которым войну прошел! — мужчина не стал уточнять, что на войне он был завхозом и в боях не участвовал. — А ты, сука, за шкуру свою продажную, вдвое больше работать станешь и бесплатно. И отсасывать, блядь, по утрам будешь, если я захочу. А если еще что-то подобное выкинешь, я тебя с голой жопой и волчьим билетом на улицу вышвырну. И никому ты не нужна будешь, красивая такая… — ничего подобного сделать Кирилл не мог, но Женька об этом не знала, а потому слушала. Внимательно слушала и верила. Как обычно.
Кто за нее вступится? За детдомовскую. Машка? А когда ей самой пригрозят увольнением? Своя рубашка к телу-то всяко ближе. Единственное, о чем Женька жалела, так это о слезах. Ни закушенная до крови губа, ни прорезавший кожу на ладони ноготь не позволили сдержать предательских слез. Страшно. До жути страшно. За себя, Машку, Павлушу и тетю Лиду… Если бы она была сильной, то всех бы защитила, кто ей дорог.
Внезапно давящее присутствие за спиной исчезло. Кто-то сорвал его движением руки и отбросил, но девушка на всякий случай не разгибалась. По опыту детдома знала, что нельзя. Стоит расслабиться — сразу в незащищенное место ударят. Вдвойне больнее будет. Потому и продолжала сидеть, непрестанно кивая, скукожившись, хотя никто уже над душой не стоял и мерзостями не плевался.
— Ты в порядке? — Машин голос выдернул девушку из ступора.
Она обвела мутным взглядом помещение: два дюжих охранника отдирали руки Андрея Ивановича от горла его хорошего друга, сам Андрей с черным от бешенства лицом, обеспокоенная секретарша…
— Да, в порядке, — прошептала Женька, глядя на красный огонек видеокамеры, про которую Кирилл Павлович забыл, но думала стажерка не о том, что все хорошо закончилось, а том, что совершенно чужие люди в очередной раз грубо и грязно использовали ее. Распорядились, как заблагорассудится, будто не человек Женька, а вещь…
Все украденные у стажерки деньги ей вернули. Лично, собрав весь коллектив, владелец "T&T" вручил ей чек на полную сумму плюс компенсацию за моральный ущерб. Остаток последней зарплаты и помилованную премию Женьке отдал наличными. В до боли знакомом белом конверте.
Честно говоря, девушка не знала, что ей делать с неожиданно свалившимся в руки богатством. Она несмело поблагодарила Андрея Ивановича. Отпила глоток поздравительного сока, извинилась и ушла. Стыдно признаться, она неуютно чувствовала себя в толпе. В прошлом, частенько при схожих обстоятельствах ее тумаками награждали.
Женька заперлась в туалете и долго разглядывала незнакомую ей бумажку. Пять тысяч рублей. Одной хрустящей купюрой, начальник ей обычно рваными грязными сторублевками зарплату отдавал. Сколько же всего на эти деньги можно купить! И бумажную куклу Лельке, энциклопедию Марии Степановне в библиотеку детдома, и распашонки с пеленками совсем маленьким… И варежки. Варежки себе с шарфиком. Из ангорской шерсти. И, чем черт не шутит, на кусочек мяса на косточке хватит… Рот девушки наполнился вязкой слюной. Она сглотнула ее и направилась работать. До шести часов вечера еще полтора осталось.
Андрей Иванович никак не мог взять в толк произошедшее. Судьба бывшего "боевого товарища" его совершенно не волновала. Для него Кирилл умер с того самого момента, как главный бухгалтер частично подтвердила слова секретаря. Перестал существовать, испарился… И память о нем постепенно сотрется.
У бизнесмена не получалось вместе сложить кусочки мозаики поведения Евгении. Жени. Мужчина теперь так про себя называл девушку. Из богатой семьи, но не из этих "огламуренных подростков". Он недавно видел из окна, как она с родителями разговаривала на улице. Приличные люди. Машина достойная… А деньгам обрадовалась, словно не видела их никогда.
Или родители ее так воспитывают — жильем обеспечили и в свободное плавание отправили. Крутись, как хочешь… Вот девчонка и ощутила собственным горбом, как деньги зарабатываются. Всякое бывает. И дети разные, и отношение к ним разное. Родители Андрея его вообще с палки на ремень воспитывали. И низкий поклон им за это, уже покойным. Ничего не испортили, только крепче стал.
Вечером девушка купила проездной на метро и всего за два часа добралась до своего детдома. Причем из этих двух часов, один пришлось в разваливающемся автобусе провести в пробке. Радостная, с полным пакетом вкусностей под мышкой, Женька три раза нажала кнопку звонка на входе "для своих". Она всегда так делала и с замиранием сердца ждала, когда же раздастся топот маленьких босых ног и возгласы: "Женька приехала!!!". Но не в этот раз.
Девушка отворила дверь и вошла в темный коридор. Видать няня ночная, Горынична, опять дымить ходила и забыла на щеколду ход закрыть. Старая она стала. Вся морщинами изрезана, как иной берег реки селями. Но силищи в бабке немеряно, а души и того больше, потому и зовут ее, как сказочного трехголового змея. Одна только у нее дурная привычка есть — любит папироску на досуге посмолить, а у нее сердце уже не то. Совсем себя не бережет.
Женька тихо миновала служебный коридор, заглянула в круглый зал, где праздники проводят и откуда лучами расходятся коридоры в спальные отсеки для разных групп. Тихо везде. Нигде не горит свет. Ну, взрослых и средних отсюда перевели: помещений пригодных для детей мало осталось, а деньги на ремонт все запаздывают. А сейчас совсем непонятно стало: то ли их расформировать в министерстве решили, то ли вместо денег материалы подвезут и рабочих направят. Пока ждут определенности, сами кое-как справляются.
Восемнадцатилетних всего трое в последнем выпуске было. Уезжать не захотели. На все согласны были. Даже в комнатах с гнилой крышей и рамой без стекла жить. Лишь бы не забирали и по разным детдомам не распихивали.
Серьезно забеспокоившись, девушка направилась прямиком в кабинет тети Лиды. Приветливо махнула рукой Горыничне, дежурившей на колченогом стуле за обшарпанным столом и, тронув за плечо старушку, спросила:
