Беглец знал, что четверо в зале – аркмастера, главы Магических Цехов, что они хотят убить его, хотя причин не помнил. И дикари впереди… это были шаманы, те, кто не присоединился к Цехам, адепты дикой природной магии.
За свою жизнь он дрался бессчетное число раз; людьми, которых он убил, можно было заселить континент. Аха пронырнул под мечом, увернулся от дубинки, вонзил палаш в живот одного дикаря, отбросил другого… Палица ударила его в грудь, швырнула спиной на стену – прямо перед собой беглец увидел смуглые лица и заточенные клинки.
А потом четыре аркмастера обрушили на него свои заклинания.
Каждое из них по отдельности способно было сокрушить отряд воинов. И каждое имело свою структуру, в материальном мире приобретало видимую форму. От великана с двуручным мечом устремились пики ледяного света; от Рыжебородого – огненные шары, сцепленные в виноградную гроздь. Заклинание Темно-Зеленого имело вид клетки, прутьями которой стали тонкие, несущие смерть волокна. От Серебристого по полу покатились шестерни с острыми зубьями. Порожденные заклинаниями объекты имели форму и вес, и в то же время были лишь потоками энергии, магическими формулами.
Беглец, привалившись к стене возле лестницы, из последних сил отбивался от дикарей. Четыре заклинания накрыли их. Ледяные пики вонзились в гроздь огненных шаров, в них врезались острозубые шестерни, и все это замкнула решетка волокон смерти. Вокруг Аха пространство взорвалось. Синий, желтый, зеленый и серебряный цвета смешались. Пики льда прострелили воздух; упавший Аха видел, как они пронзают дикарей, как загорается их одежда, как шестерни с грохотом ударяются о стены, отлетают и падают, сминая тела.
Часть шаров набухла огнем, часть лопнула. Пики стали частоколом белых молний, куб решетки превратился в пирамиду. Шестерни сцепились.
Но беглец оставался жив. Он полз вдоль стены к выходу, его кожа горела от колких укусов магии, его одежду рвали порывы чародейского ветра. Четыре заклинания сплелись в невероятную, ни на что не похожую дрожащую конструкцию, которая застыла между полом и потолком: стальные лезвия, пронзившие огромную ледяную снежинку, вокруг раскаленная решетка, в узлах которой повисли мертвые дикари, под ней – медленно проворачивающаяся шестерня, а вверху изогнутое, вибрирующее лезвие косы – будто серебряная радуга.
Несколько мгновений магический блок сросшихся заклинаний гудел и дрожал в воздухе, затем рассыпался грудой быстро растаявших обломков. Тела дикарей повалились на пол.
Аха подполз к проему. Не оборачиваясь, не слушая криков Рыжебородого, он встал, сделал шаг, упал и покатился по ступеням.
Он уже бывал в этом замке, когда-то видел этот город, всех его обитателей, дома, мостовые, трактиры. Его звали Аха, он знал весь этот мир, за годы скитаний он успел посетить каждый уголок, он видел все деревья, все их ветви и листья, все берега, все волны рек, каждое облако в небе.
Он не помнил почти ничего.
Аха выбрался из города через проломленные южные ворота, то и дело оглядываясь на магический ураган, бушующий там, где стоял замок Рыжебородого.
Он долго шел между полями, не решаясь постучаться в двери какого-нибудь крестьянского дома. Вокруг тянулись бедные селения, огороды и пастбища.
До рассвета было еще далеко, когда беглец, от голода еле волочивший ноги, увидел свет в окне придорожного трактира.
Беглец привалился к изгороди, разглядывая конюшню, пустой темный двор и двухэтажную бревенчатую постройку. Прошел через раскрытую калитку, стукнул в дверь – она приоткрылась. Изнутри повеяло теплом и запахом съестного. Раздалось ворчание. Аха отступил, положив ладонь на рукоять палаша. Дверь распахнулась, в проеме возникла невысокая старуха в сером платье, с бусами из камешков на тощей шее. Темное сморщенное лицо ее напоминало трепаную рогожу. У ног, тихо рыча, стоял лохматый пес. Его черные глазки и ясные глаза старухи оглядели беглеца, после чего хозяйка сказала:
– Входи, путник.
Закопченный потолок, грубые лавки и столы, догорающий огонь в очаге, лестница на второй этаж – все это Аха видел раньше. Возможно, он даже знал когда-то старуху: перед его мысленным взором все лица, которые он успел повидать за эту ночь, слились в один образ с беспрерывно меняющимися чертами, словно состоящий из обликов всех людей мира.
Старуха ушла, а пес остался стоять, наблюдая за гостем. Хозяйка появилась вскоре, неся ведро с водой и деревянный таз.
– Помойся, – прошамкала она.
Аха стянул рубаху, оглядел себя – его грудь, бока, плечи и руки покрывали шрамы… Первые Духи, сколько же раз он был ранен в своей жизни?
Пока он мылся, хозяйка принесла миску с мясом, краюху хлеба и кувшин вина. Аха, бросив на стол мешочек с монетами, найденными в каюте дорингера, спросил:
– Этого хватит?
– Да, – ответила старуха, даже не заглянув в кошель. Она стояла возле стола, поглаживая голову пса, и смотрела, как гость рвет зубами жесткое мясо, отламывает куски от краюхи, запихивает в рот и, давясь, пьет вино.
– Долго же ты не ел, путник, – сказала хозяйка. – Как тебя звать?
Беглец поперхнулся. Поверх кувшина он уставился на хозяйку и глухо произнес:
– Аха.
Он ожидал чего угодно, но, казалось, это имя не вызвало у старухи особого интереса. Хозяйка похлопала по шее пса, тот, вильнув хвостом, пошел к двери. Толкнул ее лобастой головой и выскользнул наружу.
Старуха повернулась, чтобы уйти, но беглец окликнул ее:
– Мать, поговори со мной.
Хозяйка вышла из комнаты, вернулась с чашкой, села напротив Аха и налила себе из кувшина.
– Что-то плохое происходит в Либерачи, – произнесла она.
– Либерачи?
– В городе. Ты ведь с той стороны пришел.
Аха сказал, отведя взгляд:
– Наверное, я воевал там. Я… понимаешь, мать, я воин, может, наемник…
Хозяйка кивнула:
– Вижу.
Аха наконец насытился. Он отставил миску, уперся локтями в стол и, положив подбородок на кулаки, продолжил:
– Пришел в себя здесь, на дороге. Меня, верно, по голове стукнули, мать. Я все забыл, понимаешь?
– А как же, может быть, – вновь не удивилась старуха. – Тут неподалеку Окта-мельник, так его сынка, старшего, как-то лошадь в лоб лягнула. Он упал и лежит. К вечеру встал – не признает ни папаши, никого. Всех пужался, как кто подойдет – на того с кулаками. Кричал: Духи! Вы – Первые Духи! Потом ушел куда-то, больше не видели его.
Аха прикрыл глаза, не глядя, взял кувшин. Отпил и произнес:
– А кто они такие, Первые Духи, мать?
– Так ведь нету их давно, путник. Что о них теперь говорить? Давненько они… или сгинули, или еще что. Хотя уж ты-то должен знать про Первых Духов, обязательно кто-нибудь рассказал бы…
