— Но позвольте, барышня…
— Я те щас дам, барышня. Делай то, за что деньги плачены…
Кто посмеет спорить с Клавкой?
А она тем временем брезгливо взяла ладонь Любавы и, предварительно окинув свирепым взглядом, мою.
— Ну что ж, — городской Обреченно вскинул руки, — Если вы настаиваете… Но замечу, что чистота эксперимента нарушена и я не отвечаю за результаты. Напоминаю: минуты через три после начала вы должны лишь только хлопнуть в ладоши и пожелать вернуться домой.
— А "барыню" тебе не сплясать? — Клавка в своем стиле, — Юморист несчастный.
Клавка хмыкнула. Да и я не очень то верил городскому. Все у него просто и легко. Несет чушь какую то… В ладони хлопать…
А залетный лектор стал творить совсем смешные вещи. Заставив нас закрыть глаза, он принялся прыгать по сцене и кричать во все горло странные слова. Про какие то турбулентность и сверхпроводимость.
Поначалу я ничего не чувствовал, акромя мощного Клавкиного рукопожатия, но… чуть погодя голова странно закружилась… Воздух вокруг меня стал сгущаться, задрожал и… вдруг обрушился на меня неимоверной массой, давя и подминая, выжимая из тела капли, похожие на кровь…
… Хотел кричать… Не мог… Хотел глаза открыть… Не дают… И телом не пошевелить… И воздуха не глотнуть… Смерть пришла… Последняя мысль… . А от Клавки избавился… А все-таки жаль… Жизнь то…
* * *
Сознание пробуждалось медленно, неторопливо выхватывая из окружающего мира отдельные фрагменты.
Солнце светит слишком ярко. Даже сквозь стиснутые ресницы пробивается его нестерпимый блеск.
То, на чем я лежу — песок. Тоже нестерпимо горячий. И мелкий.
Ветер неторопливо обсыпает песком, словно пасхальную булку. Песок мелкий и колючий. Солнце яркое и горячее. Ветер нудный и нахальный. Курорт, да и только.
Тень, от чего-то или от кого-то накрыла меня, неся спасительную прохладу. Я открыл глаза и увидел над собой довольно приветливую морду. Надо мной склонилось что-то, отдаленно напоминающее помесь коровы и лошади. Рога, копыта, морда и все такое прочее. Корова-лошадь дружелюбно лизнула меня широким шершавым языком, затем бессовестно задрала заднюю лапу и описало мои сапоги. Те самые, которые еще дед носил.
Такой наглости я в жизни не встречал.
— Не, ну ты чё, воще…
Справедливое мое возмущение не возымело на корову-лошадь, (если попроще, то "колоша") никакого действия.
"Колоша" развернулась ко мне задом, к горизонту передом, весело взбрыкнула и, подняв тучу пыли, галопом умчалась куда-то в пески.
И толи почудилось, то ли прислышалось:
— Да брось ты…
Минут пять мне потребовалось, чтобы придти в себя и заодно выплюнуть весь песок, который успел набиться в рот.
В ушах все это время стоял странный шорох. Лишь случайный взгляд на сапоги помог мне установить его причину.
Сапоги, кирзовые и еще почти новые, расползались на глазах.
— Ах ты е… — только успел вымолвить я и поспешил скинуть кашеобразную массу с ног.
Несколько секунд, и тягучая жидкость навсегда исчезла в песках.
Я, смотрел на то место, где еще секунду назад лежала моя обувка и ничего не понимал. Где я? Куда этот дебильный лектор меня запундырил? Я ж ему все ноги отверну. И голову в придачу.
Так. Я паникую? Нельзя. Главное спокойствие! Чьи это слова? А, неважно. Спокойствие. Спокойствие. Подумаешь, другое измерение. Я и в не таких переделках бывал. Вот помню прошлой зимой с Ванюхой к девкам в баню залезли… Да о чем это я? Не о том думаю.
Что напоследок сказал городской? Мол, ребята, не расстраивайтесь. Хлопните в ладоши и пожелайте вернуться домой.
Я облегченно вздохнул и вытер пот со лба.
— Хочу домой!— и хлоп в ладоши.
Ничего.
Хлоп в ладоши и :-" Хочу домой!"
Ничего. Что за хренотень? А если так… А вот так… А если…
Ладоши горели, голос охрип, когда позади меня раздалось вежливое покашливание.
Поджав под себя ноги, облаченный в мешковатого вида грязный балахон, со взлохмаченными волосами сидел мужик лет двадцати восьми и ковырялся в носу.
— Во, блин! Человек!
Если я скажу что обрадовался, то не скажу ничего. Посреди жаркой пустыни, без сапог и воды, я встречаю человека. Чудо!
— Здаров!
В ответ раздалось лишь глухое мычание.
— Слышь земель, — я решил брать его сразу, — Где эт мы? А ближайшая остановка далеко? Эт чё за место?
Мужик вытащил палец из носа и буркнул:
— В пустыне, подумал и добавил, — Земляк.
Вот блин повезло. Говорливый попался.
— Чё за пустыня? Какая пустыня? Я пять минут назад в деревне был. И что это за скотина мои сапоги описала? А ты кто вообще? А какого хрена…? А где…?
На большее меня не хватило. Заткнувшись, я тупо уставился на мужика, ожидая ответа хоть на один из поставленных вопросов.
Мужик не торопился. Вынув очередную соплю, он долго рассматривал ее и только изучив во всех подробностях, растер об свой балахон.
— Что за пустыня, спрашиваешь?— задрал балахон до пупа, почесал живот, опустил балахон на место, — А хрен ее знает…
Везет мне в последнее время на умных.
— Так ты чё, не местный что ль?
— Не-а.
Странное дело. Я разговаривал с этим парнем вот уже минут десять и он не сказал ничего. Я имею ввиду ничего в абсолютном смысле.
— Слышь, мужик, чё ты вообще здесь делаешь?
Вопрос товарищу понравился. Он вытянул губы трубочкой, вскинул брови до того места, где обычно срезают скальп, закатил глаза в синее небо и задумался. Еще минут на десять. Я ему не мешал. Я терпел. Человек должен подумать. Должен. Но не так долго. Я его козла сейчас…
Он успел. Как почувствовал. Формы лица приобрели первоначальный выражение безразличия, и он изрек:
— А черт его знает…
Знаете почему ни один из деревенских скрещивателей крупного рогатого скота никогда не станет президентом? Потому что ни один из деревенских не может долго выдерживать чужого тупоумия.
Я стал подниматься со своего места.
— Я тебе сейчас, пустынская рожа, всю морду бесстыжую изувечу. Я тебе сделаю, как его… ноговыдирание. И еще…
— Эй-эй!— ага, задело!— Земель, да ты что в самом то деле?
— Или ты все скажешь. Что знаешь. Или я… Смотрел фильм про Штирлица?
— А как же, — мужик медленно отодвигался от меня, пользуясь методом передвижения больше известном в народе, как "ползком на заднице".
— Так я тебя, как пастора Шлага. Сечешь?
За что меня быки и уважали, так это за убедительность.
— Понял. Все понял, — мужик вскочил с места, на всякий случай отпрыгнул шага на два от меня, (пустыня большая, далеко не убежишь), и отряхиваясь, пробасил:
