Борис Сапожников - Театр под сакурой

— Что тут творится?! — опередил залп громкий командный голос.

Солдаты замерли, держа ладони на затворах, пришедший в себя офицер начал подниматься, хоть его и основательно штормило. Я подхватил его под локоть, как бы помогая встать, на самом же деле вынув из кармана мою коробочку. Офицер дёрнулся, да поздно было. Я уже шагнул к подтянутому военному с генеральскими погонами и протянул ему коробочку. Он только что вошёл на склад, не слишком понимая, что происходит внутри него, а тут я со своей коробочкой. Однако генерал всё же взял её из моих рук, машинальным движением открыл, да так и замер на несколько секунд.

— Так вы Пантелеймон Руднев? — поинтересовался он, хотя я на самом деле не сразу разобрал свои имя с фамилией — сложноваты они для японского языка. — Честно сказать, не ожидал вас встретить при таких обстоятельствах.

— При иных, Усуи-доно, — усмехнулся я, — мне к вам было не прорваться.

— Сёи, — обратился генерал к побитому мной офицеру, — этот человек со мной. Проводите его в мой вагон, предоставьте мой душ, чистое бельё и накормите.

— Хай, Усуи-дайсё-доно, — вытянулся (при этом несколько комично покачнувшись) молодой офицер, и тут же спустил приказ ниже по цепочке: — Гунсо[7], займитесь русским.

Сержант, злобновато косившийся на меня, вместе с солдатами проводили меня в шикарный вагон генерала, более похожий на громадный салон на колёсах. Здесь была даже небольшая комната с традиционной японской бочкой, полной горячей воды, куда меня и проводили первым делом. Отмыться после этих долгих дней, проведённых чёрт знает где, было просто райским наслаждением. Я долго тёрся мочалкой, употребил, наверное, недельную порцию мыла, а то и больше. Ещё большей радостью было обнаружить в крошечном предбаннике чистое бельё, и наскоро очищенную форму. Быстро одевшись, я вышёл в салон, где меня ждал стюард в форме без погон и знаков различия. Осведомившись, не проголодался ли я, и получив утвердительный ответ, он сказал, что надо подождать несколько минут, и вышел. За его фальшивой услужливостью сквозили ненависть и презрение. Плевать, лишь бы стрихнину не подсыпал в еду, а то ведь я его вкуса и почувствую сейчас — настолько сильно проголодался.

В середине моего завтрака — или уже обеда — пришёл генерал Усуи. Он кивнул мне, пожелал мне приятного аппетита и уселся поодаль от стола. Я быстро доел всё, что выставил передо мной стюард и поблагодарил его. Торопливо вымыв руки, я вышел обратно в салон к генералу Усуи.

— Ваш японский просто ужасен, — сказал первым делом генерал, — равно как и мой русский. Вы какими ещё языками владеете, Руднев-доно?

— Хорошо немецким и несколько хуже английским и французским, — ответил я.

— Отлично, — продолжил Усуи уже по-немецки. — Ответьте мне, товарищ Руднев, каким образом вы сумели проникнуть в ту банду, которая готовила покушение на меня.

— Перед моим побегом с территории КВЖД, — сказал я в ответ, — мне преданные нашему делу товарищи из армейской разведки выдали несколько наводок на так называемых «красных партизан Маньчжурии», вроде того же товарища Бо Цзыю. А именно на него я решил выйти потому, что его правая рука некто господин Цянь — агент Коминтерна. Его, конечно, подозревали ещё и в связи с гоминьданом, но и те и другие борются против, пардон, вас. Я наплёл ему, что прислан в Харбин именно с целью убить вас во время инспекции. Поговорив, мы с ним разработали план покушения, и Цянь взял на себя труд вложить в голову товарищу Бо идею использовать молодого офицера, который явится к нему в поисках работы, для этого дела.

— Вы весьма находчивый молодой человек, — позволил себе усмехнуться генерал Усуи, — хотя, наверное, другого маршал на подобное дело не отправил бы.

— Маршал? — насторожился я. — Какой ещё маршал?

— Конечно, — кивнул генерал Усуи, — вы же не знаете о том, что у вас снова ввели воинские звания вместо всех этих категорий. Пять бывших командармов назначены маршалами Советского союза, Михаил Николаевич Тухачевский один из них.

— Да уж, — усмехнулся я, — всего несколько месяцев не был на родине, а там снова всё поменялось.

— Не забывайте, товарищ Руднев, — ровным тоном заявил генерал Усуи, — что мы поменяем всё ещё раз, и возвращаться вам придётся уже в другую страну.

— Видел я три страны, — ответил я, — в первой родился, за вторую кровь проливал, из третьей бежать пришлось, но менять её на четвёртую не желаю — от добра добра не ищут.

— Весьма интересный подход, — с серьёзным видом кивнул генерал Усуи, и мне стоило больших усилий не рассмеяться.

Закованные в ударную броню «Самурай» пехотинцы ловко выскочили из личного катера командующего соединением «Кидо бутаи» сёсё Тюити Нагумо. Они оцепили место швартовки — руки на круглых цубах катан, на плече каждого карабин «Арисака», в кобуре на поясе — новенькие пистолеты «Нанбу». После этого на катер перекинули трап, по которому поднялись сам пожилой сёсё и сухопарый военный с погонами тайса. Быстро перестроившись полукругом, пехотинцы в броне «Самурай» шагали, отделяя их от собравшихся на палубе офицеров гидроавиатранспорта «Касуга Мару», пропустили только дайсё Такацугу — капитана «Касуга Мару».

— Разойтись, — скомандовал сёсё Нагумо пехотинцам в броне «Самурай». — Нам надо поговорить с офицерами «Касуга Мару» спокойно.

— Но, сёсё[8], - возмутился командир отряда пехотинцев, — наши инструкции…

— Оставьте, тайи[9], - отмахнулся Нагумо. — Кто может нам угрожать тут, посреди моего флота. Оставайтесь у трапа.

— Мы не должны терять вас из виду, — склонил голову в шлеме с жуткой маской тайи.

— Тогда следуйте на некотором расстоянии, — разрешил сёсё. — Идёмте, Миёси-тайса-доно, не стоит так долго отвлекать офицеров «Касуга Мару». Такацугу-дайсё-сан, проводите нас.

На палубе гидроавиатранспорта около своих доспехов духа выстроились молодые сэйто — выпускники Рикугун сикан гакко, Армейской военной академии. Одетые в белую морскую форму, но со знаками различия ВВС империи, к которым относились и подразделения доспехов духа.

— Орлы, — усмехнувшись, сказал дайсё Такацугу. — Львы нашей империи.

— Пока ещё только львята, — покачал головой сёсё Нагумо. — Они крови пока не попробовали, а значит, не могут считаться настоящими хищниками.

— И подольше бы им её не пробовать, — неожиданно примирительным тоном заявил тайса Накадзо, за что удостоился неодобрительного взгляда от Нагумо и удивлённого от Такацугу.