Со временем Виктор так привык к присутствию кого-то рядом в тот момент, когда он творит, что это стало неотъемлемой частью его творческого процесса.
Спустя двадцать минут всевозможных и различных манипуляций, мой возлюбленный подал нам глинтвейн. Отменный, самый вкусный из всех - глинтвейн.
- А ты знаешь толк, - довольно улыбнулся доктор, попробовав.
Виктор лишь скромно улыбнулся из-за моего плеча.
- Спасибо, очень вкусно.
- Пей, радость моя, - Виктор тайком поцеловал меня.
Спустилась Британия, они с Виктором в пику нам пили чай. Когда все согрелись, а мы с доктором еще и сомлели, Британия вспомнила, что до отъезда осталось всего три дня. В честь этого доктором была извлечена, какая-то настольная игра, в которую мы играли почти всю ночь.
Заточение наше на море окончилось. Все мы погрузились в житейскую кутерьму. Теперь доктор отдыхал на работе. В первый же день после отпуска он навестил всех своих больных, каждому уделил внимание, с каждым побеседовал. Это было скорее потому, что доктор соскучился, а не из служебных надобностей. Что умеет доктор, так это сочетать приятное с полезным.
У меня все было тяжелее. Из-за перипетий с людоедами, пропажи Виктора и прочих неприятностей мне было откровенно не до учебы. Какой диплом, у меня дай бог была бы написана первая глава!
Еще когда доктор понял, что по мне плачут горючими слезами антидепрессанты, то лично занимался моим академическим отпуском. Хорошо, что его приятельские отношения с деканом, распространялись на работу последнего. Меня согласились оставить на очном отделении.
В запасе у меня было два месяца и целое лето. Однако, я настолько разучилась учиться, что браться за учебу снова не хотелось.
Доктор слишком был занят детьми и больными, что не присматривался ко мне. А я выполняла ту же работу, что и до того, не привлекая к себе внимания.
- Дитя мое! - ван Чех в один из злополучных обедов вдруг вспомнил о моем существовании, - Ты там теорией занимаешься?
Я смотрела на гигантскую клубнику, служившую нам чайником, ища выражение помягче.
- Не смори на нее. Она - чайник… А чайник - плохой помощник. Смотри на меня, - в голосе доктора появились мягкие гипнотические интонации.
Я опасливо перевела взгляд на доктора, мне стало как-то жутко стыдно. На меня смотрели две пары докторовых глаз: одна пара с портрета, другая настоящая. И кто додумался переставить стол с чайником поближе к двери!
Первая, портретная, пара глаз смотрела на меня иронично и добро, как обычно доктор смотрел на своих больных. Вторая, хоть и имела примерно тоже выражение, но отличалась тем, что на дне скакали чертики уже готовых реплик. Доктор знал, что я скажу и готов был парировать. Ван Чех в тот момент напоминал очень усердного ученика младшей школы, препарирующего лягушку.
- Перестаньте, наконец, так смотреть! - захихикала я, краснея.
- Тебе никакого осциллографа не надо, - улыбнулся рассеяно доктор, - Правда сама так и прет. Не занимаешься?
- Нет.
- Плохо. Даже я книжки читаю, за всяческими новинками слежу. Кто, как и к какому месту приложит старую теорию, чтобы получить новый результат. А уж тебе-то?!.
- Я устала…
- Много всего было, - назидательно сказал доктор, - Но я тебя не для того брал и воспитывал, чтобы растить бездарность! Ты хотела стать доктором? Будь любезна - пиши диплом!
- Вы даже на детские психопатии согласны? - Я попробовала изогнуть бровь, как доктор.
- Ну, издевайся-издевайся, - почмокал доктор, - только будь уверена, что по детским психопатиям я тебя спрошу по полной программе. Так что возьми лучше делирии.
Я покривилась.
- Нет, я ее плохому учу, а она еще и не довольна! - бурно возмутился доктор, - Я же не люблю алкоголиков, так? Вот и диплом твой читать не стану. Но, правда, тут есть одна заминка. Декан-то все равно прочтет… Вот он по делириям спец. Хотя и разочаровался порядком в жизни, но в теории тебе врать не даст.
- Застращали - сил никаких нет, - рассмеялась я.
- А ты только поняла, с кем имеешь дело? - довольный собой, доктор откинулся на спинку стула.
- А чего вы себе новое кресло не принесете? - решила перевести разговор я.
- Ты мне тут на посторонние темы зубы не заговаривай, - доктор лениво, что-то черкал левой рукой в картах, - И учти, Брижит, я абсолютно серьезен! По поводу диплома, я имею в виду.
Мне стоило больших усилий не покатиться со смеху. Потому что сама по себе фраза: "Я абсолютно серьезен" из уст доктора - оксюморон. А сказанная с убийственной иронией, да и еще когда доктор улыбается и строит глазки исподлобья - восхитительное зрелище!
- А на счет кресла, - доктор, как-то сразу "погас", - второго такого нет. Ты не понимаешь, это была почти любовь… Когда ты садишься и понимаешь, вот оно то самое кресло! - доктор был меланхоличен.
Я недоумевала: неужели люди могут испытывать такие нежные эмоции по отношению к креслу?
- Да, я сентиментален! - отозвался доктор, даже не глядя на меня.
- Да, я ничего…
- Знаю, я твое ничего, - буркнул доктор, - ладно, Бри, иди, работай, дитя мое. Только помни, о чем я тебе сказал. Я не Пенелопа, я повторю, но все-таки самостоятельность лучший показатель зрелости личности.
- Сразу видно, что вы теорией занимаетесь, - съязвила я, поднимаясь.
- А тебе бы все шуточки шутить и чаи гонять, да на доктора любоваться. Иди, работай, - рассмеялся ван Чех.
***
Спустя полчаса самой нудной в мире работы с архивом меня вызвали к зав. отделением. Ван Чех был деловит и озадачен. Перед ним сидел молодой мужчина, лет тридцати на вид. Лицо его было алым, уши бордовыми - это поразило меня в первую очередь. Специфический цвет лица контрастировал с соломенными волосами. Больной сидел, повесив голову. Вдруг он всхрапнул.
Я обратила вопросительный взгляд к доктору.
- Принимай, - доктор ласково улыбнулся.
- Это что? - брезгливо спросила я.
- Ну… Мне трудно тебе ответить на этот вопрос. Homo alkogolicus - я полагаю. Он пока спит. Привезли сейчас: галлюцинации характерные, мания преследования, абстинентный синдром короче, - доктор снова сел на свой стул.
- И мне с ним работать?
- А что ты хотела? На всю жизнь зарыться с бумагами? - удивился доктор.
- Нет.
- Вот и приступай.
- Но ему нужно препараты назначать. Капельницы.
- Вот сначала капельницы, а уже потом препараты, - деловито поправил меня доктор, - Ты же не забывай, дитя мое, сначала лечим, потом уже все остальное.
Я вызвала санитаров, и была какое-то время в прострации. Больного разбудили и увели.
- Распорядок дня еще нужен… - тихо сказала я.
- Причем жесточайший, - подметил доктор, - садись и пиши.
