Мне выделили келью в монастыре святой Миллены, расположенном в доме маурийской постройки недалеко от собора. Узкое окошко с деревянными ставнями выходило в четырехугольный внутренний двор. Из мебели в келье была только узкая кровать, застеленная стареньким, но чистым бельем, и маленький столик, на котором места хватало лишь для раскрытой книги и свечи. Мне также выделили медную миску и кружку — с ними я должна была являться в трапезную.
Мать Марита, аббатиса монастыря, строгая пожилая дама с поджатым ртом и прямой спиной, объяснила мне правила проживания и нагрузила вдобавок обязанностью — носить воду из колодца на кухню утром и вечером. Я не возражала. Так еще и лучше: и польза, и дополнительная тренировка.
Я поужинала вместе с монахинями. Крылатой девы с нами не было — видимо, ей сервировали отдельно. Кормили в монастыре неплохо — на ужин было рыбное жаркое с овощами. Мне как мирянке, к тому же занятой физической работой, дополнительно полагалась сдобная булочка.
Поужинав и вымыв свою миску и кружку, я осведомилась у матери Мариты, можно ли пройтись по городу. Она неохотно разрешила, предупредив, что до того, как колокол пробьет восемь, я должна вернуться, — после восьми они закрывают вход.
Я прошла мимо кафедрального собора, пересекла оживленную площадь, где горожане гуляли по поводу выходного дня, и через богатые кварталы спустилась вниз, к развалинам древнего романского акведука. Здесь был устроен променад, освещенный масляными фонарями и заполненный толпами гуляющих. Уличные торговцы продавали вино и тыквенные семечки.
На мою кожаную безрукавку со шнуровкой и мужские штаны косились. Пару раз мальчишки, торговавшие сладостями, обратились ко мне "сеньор". Я остановилась возле арок акведука, там народу было поменьше. Потрогала рукою камень, все еще хранивший дневное тепло. Вот еще одна загадка. Сооружение тридцатиметровой высоты протяженностью в два километра, сложенное из каменных блоков идеальной формы, — какое инженерное искусство требовалось, чтобы построить такое пятнадцать столетий назад?..
— Сеньора! — обратился ко мне любопытствующий женский голос. — Можно вас спросить?
Ко мне подошла, отделившись от толпы приятелей, черноволосая кареглазая девушка с веселым лицом. Одета она была в нарядное платье с узким лифом и пышной цветастой юбкой. В ее вьющихся волосах был цветок.
— Простите за навязчивость, — спросила она. — Вы прибыли издалека?
— Да, я из восточной страны Аруссии, которую еще именуют Гардарикой, — в который по счету раз я воспроизвела свою "легенду". Девушка радостно подскочила:
— Ой, как здорово! Вы, наверное, много путешествовали?
— Да, попутешествовать пришлось, — ответила я, понимая, что расспросов не избежать. Меня тотчас окружила молодежь из ее компании:
— А расскажите, сеньора, что вы видели!
— А вы были в северных горах?
— А правда, что там живут железные великаны, у которых из глаз бьют огненные стрелы, сжигающие все вокруг?
По поводу железных великанов мне пришлось разочаровать свою аудиторию — ничего подобного я не видела, хотя представители техно-цивилизаций здесь бывали. Зато я поведала о жаркой стране Та-Кемет, где в незапамятные времена приземлилась летающая пирамида крылоухого бога Ра, и с тех пор в его честь каждый из правителей старался построить такую же пирамиду… Рассказала я и о местах поближе — других городах Касталии, где мне довелось побывать, Порто, Тирзе.
За разговором я перезнакомилась с молодежью. Эти ребята были из ремесленного люда, живущие небогато, но и не в нужде. Девушку, заговорившую со мной, звали Каталина, она была портнихой. Ее приятельница представилась Витторией, она работала в пекарне, да и сама походила на пышную румяную булочку. Молодого человека с кудрявой черной шевелюрой и белозубой улыбкой звали Луцио, он был шорником. Они с Каталиной собирались этой осенью пожениться.
На вопрос о том, чем собираюсь заняться в Сегове, я ответила уклончиво — буду состоять в личной охране одной уважаемой особы. Зато от разговорчивой молодежи я узнала немало о Сегове и о доне Родриго де Альвез.
— Дон Родриго сделал много для города, — говорил Луцио. — Он вложил все свои деньги в собор и библиотеку. Говорят, он хлопотал о создании университета, чтобы там могли учиться не только аристократы, но и простые горожане, как мы.
— Он странный человек, — продолжила Каталина. — Богатый, а живет как монах. И не ходит на мессы в кафедральный собор, который строил. Не принимает благословения от сеньориты Анны. Может, он считает ее нечистой силой?
"Наоборот, он считает ее слишком чистой для этого мира", — подумала я, вспомнив глухую тоску в темных глазах дона Родриго. А еще колокол, пробивший восемь раз, напомнил, что если я не потороплюсь в монастырь, то останусь ночевать за дверью. Эта перспектива меня совсем не прельщала, и простившись с молодежью, я поспешила назад.
Утром меня разбудила молодая монахиня. Я натаскала на кухню воды из колодца, умылась и после препирательств с матерью Маритой, не желавшей пускать меня на службу в мужских штанах, переоделась в одолженное одной из сестер монашеское одеяние. Вместе с монахинями я пошла на раннюю обедню, проводившуюся здесь каждый день. Монастырская церковь, посвященная святой Миллене, была маленькой и темной. Службу вел незнакомый старенький священник; у него я причастилась Святых Таин.
После литургии я едва успела переодеться в свой привычный костюм, как аббатиса вызвала меня к себе на "инструктаж". Увидев, что я снова в походной одежде, она недовольно поинтересовалась:
— Почему вы в таком виде? Сестра Дейна выделила вам подобающее женщине платье.
— Простите, мать Марита, но это моя рабочая одежда, — решительно возразила я. — Моя задача — защищать сеньориту Анну. Возможно, придется драться на мечах, а это очень неудобно, когда под ногами путается подол.
Аббатиса поморщилась.
— Хорошо, я разрешаю вам ходить так, но лишь потому, что вы чужеземка. Вообще же женщинам Гардарики следовало бы вести себя поскромнее. Только у дикарей женщины носят мужское платье. И на литургию извольте появляться в подобающей одежде.
Теперь о ваших обязаностях. Вы должны сопровождать сеньориту Анну в людных местах и охранять ее от любых мужских посягательств. Но не забывайте, что охраняя ее, вы служите Господу, поэтому не допускайте никаких личных чувств.
