Когда Самоха стал торговаться с таможенниками, одетыми в коричневые рубахи и брюки, те поначалу шли в отказ. Их старший, жирный киборг с железной ногой, лучась улыбочкой, твердил:
— Ваши самоходы нам дорожный настил побьют, да еще, чего доброго, весь мост обвалят! Это ж какая тяжесть! Да еще гусеницы вместо колес, побьют, поломают полотно!
— Да мы на низкой скорости проедем, — уговаривал Самоха, — и башня не тяжелая вовсе, не с железа она, а кожаная, только шкелет в ней внутри люминевый.
Самоха и старшой таможенник были похожи — оба приземистые, толстые, и разговаривали с похожими интонациями. И оба оказались одинаково упрямыми да прижимистыми.
— Невозможно, — стоял на своем киборг. Прижимал ладони к толстой груди, глядел сочувственно, будто бы жалеет харьковских, но твердил все то же. — Не могу позволить.
— Да и не позволяй! — не выдержал первым Штепа. — Мы так проедем.
— Как это — так?
— А без твоего позволения! Нешто остановишь? Погляди на башню, виш, какая красота! А в ней автоматы, с верхней площадки твои ворота, как на ладони видны! Сверху-то! Сумеешь ее задержать?
Киборг улыбался по-прежнему. Башня и впрямь выше ворот, случись бой, охрана ее не задержит, зато на узком мосту харьковчане потеряют возможность маневрировать, окажутся между стен, там им туго придется. Понимал это и Самоха. Да и вообще, заводить ссоры с обитателями Моста — глупое дело. Вся Пустошь Мостом пользуется, и все платят.
— Да уймись ты, рожа! — отпихнул он Штепу. — Ты пойми, таможня, я ж за порчу полотна дорожного заплачу. И арбузов накуплю, и припасов всяких. Вашим, мостовским, от меня сплошной прибыток!
С этими словами он вытянул из-за пазухи звякнувший мешочек. Снова затеялся торг, в конце концов киборг отозвал Самоху в сторонку и там оружейник вручил ему несколько монет «отдельно за порчу дорожного полотна», что не помешало таможеннику, когда они возвратились к столу, слупить с харьковчан полуторную плату. Наконец сговорились окончательно. Самоха отсчитал монеты, и харьковчанам велели проезжать, но тихонько. Когда колонна миновала ворота и вступила на Мост, Йоля только успевала головой вертеть в разные стороны — столько диковин! Справа и слева от серого полотна дороги тянулись постройки, чудно одетые местные жители лениво наблюдали за тем, как движется через Мост карательная колонна. Дальше были видны столбы, их верхушки торчали над кровлями. По решеткам, закрепленным на столбах, вились бледно-зеленые побеги, там и сям со стеблей свешивались мясистые крупные шары — водяные арбузы. Вдоль сеток тянулись соединенные лестницами помосты, по ним расхаживали работники, передвигали ветки, ставили подпорки под те, которые опасно провисли. Если арбуз дозрел, аккуратно отделяли от стебля и спускали вниз. Многоярусные ажурные конструкции обвивали шланги и трубы, из них, капля по капле, сочилась вода. Еще выше, над висячими садами, кружились ветряки. Крупные длинноклювые птицы проносились в белесом небе, издавали резкие крики. Из-за обилия воды жара здесь чувствовалась не так, как на равнине, зато было душно и влажно.
Когда справа показался просвет между зданиями, Йоля привстала, чтобы глянуть вниз — но много не разглядела, увидела только, что решетки и трубы уходят под бетонный настил. Игнаш объяснил, что воду подают с земли, это последнее место перед спуском в Донную Пустыню, где влага подходит близко к поверхности, здесь и запасаются в дорогу. Причем берут с собой не только воду, но и арбузы, которые еще называют на Мосту «флягами», поскольку лучший способ сохранять влагу в пустыне — прихватить в путь местные водяные арбузы. Поэтому здесь придется сделать остановку, купить запас.
Гусеничная башня притормозила у четырех вертикально стоящих цистерн, увитых побегами водяного арбуза, на бетон спрыгнул Самоха. Постоял немного, разминая поясницу, потом махнул рукой: проезжай дальше!
Башня, качнувшись, тронулась с места, а пушкарь остался у обочины. Мотоциклетки и один из бронеходов он отправил дальше, вслед за башней, второй бронеход и сендеры свернули на площадку перед цистернами.
— Стой! — скомандовал Самоха. — Глуши двигатели. Игнаш, пригляди здесь, я схожу поищу проводника, заодно выясню, что почем. Воды нужно запасы сделать, переход по пустыне, как-никак ожидается.
— А я слыхал, — подал голос Штепа, — не воду нужно, а арбузы в дорогу брать! А еще…
— И я слыхал, — оборвал его управленец, — вот найму проводника, пусть он и объясняет, на что следует монеты потратить. Ох, и введут меня здесь в расход…
Самоха похлопал себя по груди, там звякнуло. Во внутренние карманы жилета толстяк рассовал кошели с добычей. Конечно, каратели, когда разоряли подпольный цех, большую часть денег растащили, но и в цеховую кассу, которой в походе распоряжался Самоха, тоже перепало. Толстяк, прихватив с собой Штепу, вошел в дверь, прорезанную в боку цистерны.
Йоля выбралась из сендера, походила вокруг, разминая ноги. Налетел сухой ветерок из пустыни, прогнал испарения, сразу стало жарче. Йоля плащ из-за жары больше не одевала, и теперь почувствовала, что голову припекает. Вытянула платок, подарок Луши, и обмотала вокруг головы, затянув узел сбоку.
Отсутствовали пушкари довольно долго, потом появились, сопровождаемые еще двумя. Рядом с Самохой вышагивал здоровенный старик в холщовой рубахе, перетянутой толстым ремнем из шкуры маниса, и холщовых штанах. На ремне болтался широкий тесак без ножен, два клинка поменьше и кобура с обрезом. За плечами на ремне — длинное ружье. Буйные седые патлы схвачены вышитым ремешком. Обут в тяжелые сапожищи с отворотами.
Другой спутник Самохи казался полной противоположностью громадному старику. Тощий пацан, кожа да кости, в коротких портках и босой, смуглый, востроглазый, суетливый. Пока старик делал шаг, этот успевал скакнуть три раза — и все в разные стороны. Единственное, что оказалось между ними общего — у обоих на груди болтались вышитые бисером треугольные кожаные мешочки, от которых исходил кисловатый аромат.
— Этот вот нашим проводником будет, — ткнул пальцем в старика Самоха, — Аршак его звать. Ну и парнишка при нем, вроде как ученик.
— Тусклого солнца, путники, — гулким басом объявил дед. — Сопровожу к самому Кораблю, а захотите, так и дальше, в самую безводную смертельную пустыню. Токо слухать меня и делать чо скажу, тогда без потерь возвернетеся. И запасу! Запасу побольше с собой!
— Да ладно, понял я про запас, — отмахнулся Самоха, — щас вот и веди, поглядим, кто тут чем у вас торгует.
— Сейчас только один и торгует, — прогудел проводник. — Четыре дни ужо… Не, пять. Пятый день ныне пошел, как один Пузырь арбузами торгует. Другие были торговцы, нету их. Не торгуют боле, а крабов кормят забесплатно. Под Мостом. А арбузами один и торгует теперь, Пузырь. Всех выжил, пузан, один остался.
