Павек не был в этом убежден, но на всякий случай уверенно кивнул. Дварф привязал веревку к заднему концу своего седла. Акашия поехала впереди всех через неохраняемые ворота, Йохан последовал за ней, Руари прикрывал тыл.
Они были не единственными путешественниками, которые решили, что безопаснее всего оставаться в маленьких, знакомых местах за воротами деревни. Павек быстро потерял счет количеству подобных мест, к которым они подъезжали только для того, чтобы встретить там небольшие отряды хорошо-вооруженных мужчин и женщин, которые ни с кем не собирались делить свои убежища.
Тирский шторм уже был почти над ними. Молнии осветили все небо, до горизонта, а гром гремел не переставая. Ветры налетали со всех сторон, неся серу со склонов Дымящейся Короны или острые ледяные градины. Друиды закутались в толстые шерстяные плащи, на Павеке была только рубашка, которую Оелус дал ему. Замерзший, мокрый и несчастный он свернулся клубком как зверь, закрыл глаза и терпел то, что он не мог ни изменить, ни контролировать. Канк бежал шестиногим галопом в странном ритме, который его тело никак не могло угадать. Он соскользнул в полубессознательное состояние между сном и отчаянием, и даже не заметил, когда насекомое наконец остановилось.
— Пошевели своими костями, темплар.
Ворчание Руари оборвало ступор Павек. А сильный удар посохом по ребрам пробудил его к действиям. Он схватил мокрое дерево, с удовольствием отметив, что сила вернулась к нему. Полуэльф тянул и тащил, но не мог освободить свое оружие. А Тирский шторм уносил ругательства Руари с такой же скоростью, с какой он выкрикивал их.
Павеку не надо было слышать, он мог читать слова по губам при свете молний. Не имело значения, что его бывшие товарищи назначили цену за его голову, для Руари он был и остался темпларом, лично ответственным за все многочисленные преступления, которые совершили темплары Короля Хаману. Павек сжал посох посильнее и ударил его обратным концом в живот Руари. Парнишка отшатнулся. Его руки соскользнули с мокрого посоха и во время очередной вспышки сине-зеленой молнии Павек с удовольствием увидел, что на его лице наглость сменилась испугом.
— Сделай это еще один раз, полудурок, и тебе понадобятся костыли, а не посох, — крикнул Павек и отбросил посох в сторону.
Он спрыгнул на землю. Мышцы были все еще сжаты холодом, но не то, что раньше. Он сердито уставился на Руари, уверенный, что сможет исполнить свою угрозу, если мальчишка будет достаточно глуп и поднимет свой посох.
Разряд молнии ударил в землю в нескольких сотнях шагов от них. Он потряс их обоих и оставил их стоять друг против друга как злые статуи, пока Йохан не вклинился между ними. При ярком свете молний они мгновенно рассмотрели недовольное выражение на лице ветерана-дварфа и это быстро привело их в чувство. Руари побежал вперед, оставив свой посох валяться на земле. Павек впервые внимательно рассмотрел то, что его новые компаньоны называли убежищем: остатки жалкой хижины какого-то бедняка, без крыши, с полуразрушенными стенами, несомненно покинутый после предыдущих Тирских штормов, и продолжающий разрушаться прямо сейчас, пока он смотрел на него.
Он скривил лицо, но Йохан недовольно засопел, делать было нечего. Они связали канков вместе, привязав одну из передних ног одного к одной из задних другого, потом сняли упряжь со спины канка-солдата. Ругаясь и подскальзываясь, они протащили костяную упряжь через грязь внутрь остатков хижины, где Акашия и Нуари уже скорчились в уголке, сравнительно защищенном от ветра. Павек подумал, что там найдется место и для их двоих, но прежде, чем он сделал шаг в сравнительно безопасный угол, Йохан ударил его по руке, указывая наружу, где они оставили канков.
Да, рост и сила налагают на тебя особую, иногда бесполезную ответственность. Идя следом за дварфом, он вернулся в шторм. Жуки, которые, подчиняясь своим инстинктам, как сумашедшие бегали кругами в загоне Модекана, теперь, когда шторм был прямо над ними, сгрудились все вместе, образовав что-то вроде своего собственного убежища от проливного дождя и града. Он преодолел отвращение и, продев поводья двух меньших канков вокруг пояса и рук, пробрался вглубь путаницы их шевелящихся ног с большими когтями, и в этот момент ветер ударил гигантским кулаком по всей их группе, а гром прогремел так близко, что он чуть не оглох.
Его глаза настолько привыкли к сине-зеленому сверканию, что он ничего не видел в те редкие мгновения, когда не было вспышек молнии. Из-за непрекращающегося грохота грома он ничего не слышал. Время и место утратили всякое значение, тем не менее, каким-то образом, он услышал женский крик и рванулся наружу из своих веревок. Все его чувства напряглись, но единственные дополнительные вопли доносились только от самого урагана.
Тут он пришел в себя и обнаружил, что находится в десяти долгих шагах от канков, но не помнил, как он очутился здесь. Сердце стучало в груди как сумашедшее, он невольно охватил себя руками, борясь за последние остатки тепла.
Вот так начинается сумашедствие.
Мысль, не его собственная, пролетела через его сознание, когда он возвращался к стреноженным канкам и Йохану.
Он был уже на полпути, когда мимо него пробежал первый эрдлу, причем он пронесся так близко, что его чешуйчатые крылья чиркнули по его руке. Потом еще одна нелетающая птица пронеслась между ним и хижиной, ее силуэт появлялся в момент вспышки молнии, потом исчезал до следующей. В свете молний Павек разглядел и другие силуэты. Дюжины птиц, а за ними еще многие дюжины. Были знакомые: эдлу, канки, гигантские пауки, и незнакомые, сбежавшие из ночных кошмаров сумашедших. Но все они они были охвачены паническим страхом, и неслись не разбирая дороги от Тирского урагана, давя все на своем пути.
Включая хижину.
Павек остановился, наткнувшись на Йохана, именно в тот момент, когда Акашия и Руари выбежали из развалин, напуганные давящими все на своем пути тварями, которые были вокруг них. Оба побежали по направления к нему, Йохану и стреноженным канкам, которые все вместе были достаточно большой и твердой массой, чтобы не дать затоптать себя. В своей одежде, вьющейся вокруг нее, Акашия прыгнула прямо в безопасность открытых рук Йохана. Руари, невидимый за колеблющимся силуэтом Акашии, упал или подскользнулся, и исчез из вида. Когда Павек опять увидел юнца, тот лежал в грязи, корчась от боли, голова откинута назад, на лице смертная мука, а руки охватили очевидно поврежденное колено. Еще одна вспышка молнии оставила Павека мигающего, почти ничего не видящего, но в его сознании запечатлелся эрдлу, перепрыгивающий через Руари. Еще одна вспышка, еще одна картина перед его внутренним врением: канк резко меняет направление, едва не падая, и огибает Руари. Третья вспышка и Руари все еще корчится в грязи, но на его лице кровь: счастье и судьба продлили ему жизнь еще на несколько ударов сердца.
