Не было, кому показать и похвастаться успехом, кому возвестить о такой успешной покупке. Поэтому он снова вскочил в седло и понесся в направлении, куда уехали его товарищи и географ часа два до него.
Он старался не очень напрягать коня, тем более, широкий путь сузился, превратившись в тропу, которая вскоре тоже исчезла, уступив высоким травам, раскачивающимся на ветру, поднимающимся и спускающимся по холмам. Река была справа, солнце приятно грело затылок, и он приближался к холму, на котором находились его товарищи.
* * *
На вершине холма дул легкий, но довольно холодный ветер. Кони хлестали себя хвостами, да и всадники теряли терпение. Они взирали на травы, ходящие волнами и шумящие под ветром, на серые облака в небе, на пейзаж реки. Бескрайняя холмистая страна простиралась на север. Зеленая пустыня, на которой с трудом можно увидеть хуторок здесь, домик там. Они переговаривались, вспоминая древние сказы о хазарской великой степи. Ожидание становилось скучным.
«За кем ты наблюдаешь?» – спросили они географа, погруженного в размышления.
«За теми кораблями, там, около нескольких бараков».
«Это купцы-викинги, которые едут по торговым делам в Хазарию, а это их торговая стоянка», – сказали всадники.
Что можно тут увидеть? Викингов, плывущих по реке, платящих пошлину хазарам, предъявляет документы в тех местах, где их требуют, и плывут себе спокойно дальше. Дети любят иногда бежать за их длинными кораблями, ибо нет у них ничего интересного в их тихих селах вдоль реки. Но когда человек становится взрослым, для него нет ничего интересного в шеренге кораблей шведов, плывущих по реке.
«Как вы их назвали? Шведы или викинги?» – спросил географ с профессиональной заинтересованностью.
«Ну, викинги или шведы, так мы их называем, а их принцы называют их варягами. Их еще называют русскими, россами в этих местах, близких к славянским племенам.
«Россы, да, – сказала географ-мусульманин, – русскими мы называем их в наших книгах об этих местах, а географы Средиземноморья называют их норманнами».
Он задумался немного. Солнце вышло из-за туч, и все пространство вокруг засветилось радостью. Те огромные белые вороны снова опустились стаей недалеко от них и, приподняв головы, глядели на них.
Географ что-то записывал, затем сказал: «Я хочу спуститься, навестить этих шведских купцов».
Всадники злились, но день лишь только начинался, а они обещали ему поездку на целый день, а торговая стоянка викингов была совсем близко.
Не торопясь, они извлекли свой завтрак – крутые яйца, селедку, соленые огурцы, густую простоквашу.
Благословили хлеб, и географ вместе с ними произнес «Аминь!», зная, как иудей, где это следует сказать, но рук не омыл. Всему есть предел. Тем более, вода была холодной.
Они едят и пьют, и вдруг видят странное движение на стоянке викингов. Люди носятся, суетятся, входят и выходят из бараков. Что-то выносят. Это человек, лежит, словно спит, или мертв. Расстилают на берегу огромный парус и кладут на него тело. Географ неотрывно смотрит в свой телескоп.
Из второго паруса собирают шатер. Что это? Светловолосая девушка убегает, останавливается, возвращается. Бежит к водам, бросается ничком на землю, вскакивает, носится кругами, словно сошла с ума.
«Пошли, пошли», – подгоняет всадников географ, – доедите по дороге, быстрей, я хочу быть там и ничего не упустить».
«Что ты можешь там упустить?»
«У этих викингов кто-то умер», – говорит географ, – быстрее. Когда у них кто-то умирает, есть на что посмотреть. Я хочу все увидеть и записать».
«Минуту, – закричал один из товарищей, – всадник приближается к нам с юга».
Географ направил туда телескоп. «Это Песах», – сказал он, – складывайте всё. В момент, когда он прискачет, мы двигаемся. Этого еще мне не хватало сейчас: упустить всё из-за какого-то юноши с его планами». – Гнев и нетерпение послышались в голосе Ибн-Калшана. – И если мы все сложим, а он еще не доскачет до нас, мы немедленно уходим. Меня ничего не интересует».
Хорошо, что Песах успел доскакать до того, как Ибн-Калшан покинул место. Так спасла свою жизнь Тита.
Он был прав, много знающий Ибн-Калшан, на тюрбане которого колыхалось перо. Олег умер.
В то утро, светлое, как граненый алмаз, когда Тита проснулась, Олег лежал около нее, холодный. Окаменевший.
Она смотрела на него с ужасом, сдерживая вопль. Кровь отлила от ее лица.
Она толкала его мертвое тело, взывая: «Олег! Олег!», пытаясь исправить неисправимое. Олег был лишен теплоты и цвета, раскачивался на шкуре под ее толчками, но не мог воскреснуть.
Тита пыталась своим телом согреть его. Так и лежала на нем, пытаясь о чем-то думать и не зная, о чем.
Раздался стук в дверь барака: «Эй, Тита, вставай, выводи Олега. Отплываем. Что ты там делаешь?» Слышался мужской смех.
«Минуточку», – сказала Тита, и ту пришла ей идея. Она не скажет, что Олег мертв, вынесет его на носилках, и они продолжат плаванье. Все то время, что Олег с ней, живой или мертвый, она будет с ним. Только чтобы не забрали его от нее.
Она положила Олега на носилки, покрыла его, и вышла позвать рабов, чтобы они внесли носилки на корабль.
Она шла рядом с носилками, держа Олега за руку и говоря: «Олег, Олег, не оставляй меня одну. Без тебя мне некуда идти. Братья твоей жены предадут меня смерти из мести. Олег, Олег».
Она беззвучно плакала, ощущая дыхание смерти, мщения близких жены Олега.
Шли по болотистой тропинке, и почти приблизились к трапу корабля. Но тут капитан приблизился и сказал: «Дай мне взглянуть на Олега. Как ты себя чувствуешь?»
В мгновение ока стало ясно, что Олег мертв.
«Он умер, Лолита», – сказал капитан корабля, старясь спокойным голосом возвестить ей о трагедии, не понимая еще, что она это знает и не хочет, чтобы это знал кто-либо другой, и пытается бороться с непоправимостью и скрыть смерть своего господина.
Капитан извлек из кармана свисток, сделанный из кости кита, и просвистел сигнал смерти, который разнесся по всей степи, и все, окружающие его и находящиеся на кораблях, подняли головы.
«Олег умер», – сказали все.
Тело его положили на парус, который расстелили на траве, и Тита начала вопить и бегать кругами, желая куда-то сбежать, и не зная – куда, тоскуя по пятнистому своему гусю. Какой была дурой, что отдала его зарезать. Теперь она снова одна-одинешенька на свете.
Взяли Титу и усадили на стуле напротив тела Олега, и начали петь тяжкие и печальные песнопения. Это были тягучие длительные звуки, сопровождающие смерть, тонкие, сверлящие звуки духовых инструментов, призывающие шведских богов прийти и увидеть похороны воина и корабельщика.
