– Виконт де Голдинвуд, – произнес я, – вы показали себя неустрашимым в бою, но что важнее, вы сумели прорубиться сквозь охрану верховного вождя Митвольда и захватили его в плен, обезоружив в единоборстве!.. За этот воинский подвиг, совершенный вами на виду всего войска, я жалую вам титул стальграфа и вручаю в пользование земли племени триворов с расположенным на них королевством Высокое Залесье.
Сен-марийские рыцари кричали, поздравляя, громче всех. Виконт де Голдинвуд, а теперь уже стальграф, самодовольно улыбался, гордый и щеголеватый, даже ногу выставил вперед и поигрывал плечом, а когда пришел момент заговорить, поклонился еще учтивее, чем в прошлый раз, и поиграл рукой над сапогом.
Рыцари завистливо умолкли.
– Ваша светлость, – произнес он красивым артистическим голосом прирожденного аристократа, – Господь видит, как я польщен, и как душа моя трепещет от восторга… и как я уже представил, как возликуют мои родные, как будет гордиться своим непутевым чадом мой отец, у которого я до этого, скажу честно, сидел на шее…
Я произнес жирным державным голосом:
– Вы все заслужили, доблестный стальграф. Это не я вас награждаю, награждает войско! Вы же слышите, что они кричат!
Он посмотрел мне в лицо, и у меня дрогнуло сердце от нехорошего предчувствия.
– Ваша светлость, – произнес он, – я в самом деле принял участие в этой войне только ради возможности получить в собственность хоть какой-то клок земли, и потому так безмерно рад, что вы жалуете мне от щедрот целую область с деревнями, городами и целым королевством… Однако же…
Он умолк на миг, я сказал раздраженно:
– Что однако?
Снова мертвая тишина над лагерем, кашляни муравей – все вздрогнут, а сэр Голденвуд произнес хрустальным голосом:
– Пока мы собирались в Брабанте, пока стягивались в отряды, пока двигались в Гандерсгейм… я неожиданно получил самую высокую награду, уж простите, вы такую предложить не можете. Господь открыл мне, что идем сражаться за святое дело, за веру и правду, за добро и справедливость. Душа моя проснулась, стряхнула шерсть, теперь чиста и открыта свету… Простите, ваша светлость, но я смогу принять из ваших рук любой дар, который вы сочтете меня достойным, лишь после полного завоевания Гандерсгейма и установления везде христианской власти.
Он говорил твердо, спокойно, что совсем не вязалось с его щеголеватым обликом. Сейчас в нем живет и действует суровый крестоносец, готовый на любые тяготы ради торжества справедливости.
Рыцари начали переговариваться, я со стыдом и смятением уловил, что все отнеслись к его словам с полным одобрением. Господи, мелькнуло у меня тоскливое, а ведь наступит же подлейшее время, когда даже самые мелкие и ничтожные премийки и награды будут выцарапывать такие же мелкие и ничтожные людишки. Будут добиваться их, подличать ради них, подставлять, подсиживать!..
Или не наступит, если не дать ему наступить?
Граф Ришар поглядывает на меня с вопросом в глазах. Я заставил себя улыбнуться, вскинул руки и заговорил с подъемом, которого на самом деле не ощущал:
– Сам Господь говорил вашими устами, дорогие друзья!.. Мне стыдно, что я предложил вам материальное вознаграждение, когда души ваши обрели крылья. Да, конечно, вы правы, а я не прав. Мы сперва завершим миссию по освобождению Гандерсгейма от…
Я запнулся, подбирая точное слово, граф Ришар тихонько подсказал:
– …населения.
– …скверны, – сказал я, – в которой пребывают здешние люди, сами того не замечая. Будьте чисты и непримиримы к отдельным еще встречающимся недостаткам! Помните, потом труднее будет с ними бороться, в то время как в момент завоевания один взмах меча так легко и просто решает многие проблемы, что потом могли бы здорово осложнить как наши жизни, так и жизни наших друзей.
Судя по их лицам, последние слова попали в точку. Если человек еще может допустить осложнение своей жизни ввиду нашей рыцарской сентиментальности и мягкосердечности, то ради друзей глотки порвет и землю Гандерсгейма по колено зальет кровью.
– А теперь, – прокричал я, – пир!.. Отпразднуем нашу победу!..
Блистающее металлом войско шумело, колыхалось, а я с радостной улыбкой, словно все происходит именно так, как я и задумал, повздымал руки, помахал ими, затем с неторопливой поспешностью скрылся в шатре графа Ришара.
Ришар опустил полог, но это почти не отрезало от ликующих воплей, звона металла и воинственных кличей.
Я тяжело опустился в кресло, Ришар продолжал смотреть на меня с сочувствием. Я перехватил его взгляд, зло огрызнулся:
– Ну что? Говорите же, какой я дурак!
Он невесело усмехнулся.
– Вы не дурак, сэр Ричард. Очень даже… Но вы развиваетесь быстро, чересчур быстро. Это опасно. Совсем недавно вы были таким же рыцарем, из каких состоит наше славное войско. И разделяли те же взгляды… если не прикидывались очень уж усердно. Но, думаю, вы не прикидывались.
– А сейчас прикидываюсь?
– Нет, – сказал он, – позвольте, присяду?
Я буркнул:
– Это ваш шатер.
– Спасибо, – он сел напротив и продолжил с тем же оскорбляющим сочувствием: – Вы вроде бы не прикидываетесь. Или не слишком уж заметно.
– Однако?
Он вздохнул.
– Однако вы из простого рыцаря очень быстро выросли в крупного сюзерена. Это вроде бы хорошо, но вы поспешили освоиться с его реальностями.
– Это плохо?
Он кивнул.
– Опасно.
– Для меня?
– И для других, – произнес он осторожно. – Я же говорю, вы поспешили вжиться в роль хозяйственника. Но любой хозяйственник вашего ранга… не только хозяйственник. Он еще и рыцарь. Душа у него та же, только положение намного выше. Но идеалы не должны меняться от высоты кресла.
Я сказал вяло:
– Хватит, граф. Я уже вижу, какое я дерьмо. Даже этот, из Сен-Мари, и то отказался! А я ж по глазам видел, что из рук готов выхватить… Что с людьми делается?
Он сказал примирительно:
– Думаю, в другом случае он бы взял, но сейчас, глядя на других, не решился стать белой вороной.
– То-то и оно, – сказал я с досадой. – А мог бы взять и говорить хвастливо, что все дураки, а он один умный!.. Но не взял. А по уму, хитрости или высоким идеалам… сейчас не так важно. Важно, что общий дух войска намного выше, чем я думал, а это непростительно для вожака.
Он сказал с сочувствием:
– Не убивайтесь. Это даже хорошо…
– Что хорошего?
– Что недооценили энтузиазм рыцарских масс. Плохо, если бы переоценили.
Я проворчал:
– То и другое плохо. Я должен быть… всезамечающим. Теперь я понимаю Бонапарта… Был такой полководец в моих землях. Когда короли соседних земель требовали, чтобы подписал неудобный для него договор и отступил, он закричал в бешенстве: «Это они могут терпеть поражения и благополучно возвращаться на свои троны!.. У меня трона нет, любое поражение для меня – гибель!»
