- О, ты не первый, кто о ней отзывается подобным образом. Она ангел. Без шуток. Столько обаяния, тепла, нежности. И вот представь себе такую занятную штуку: даже при всем при этом находятся люди, которых она бесит!
- Чем, не побоюсь спросить, может взбесить эта концентрированная милота?
- Тем, что концентрированная милота не умеет готовить и не собирается рожать, да и замуж не торопится.
- То есть она свободна? – уточнил Леонид.
- Я никого не видела рядом с ней с февраля, у нее тогда был роман с местным журналистом. Странный типок. Он зачем-то попутно с газетой еще и работал почтальоном, его участок здесь, недалеко, кусок старого центра. Но он от нее точно ушел, или она от него – не знаю, не выясняла – потому что этот журналист, он, кстати, тоже живет на Кувецком поле, привез себе подругу из… блин, вот не помню, из Костромы, что ли, или из Ярославля, теперь он с ней. А будоражит ли ее воображение кто-нибудь сейчас, я не знаю, и не проси меня выяснить это. Надо будет – сам узнаешь. И бога ради не смотри на нее масляно, я это восприму как личное оскорбление.
- Я разве смотрел?
- Пока не заметила, но всякое возможно, - сдержанно ответила Камелина, - так что лучше и не пытайся. Ну что будем делать? Хочешь леденец, кстати?
- Леденец?
- Ну да, леденец от кашля, лимонный. Просто я их ем как конфеты, привыкла уже. Во рту так приятно холодит.
- И так холодно, сколько вот сейчас, градусов восемнадцать, наверное? Это разве июль? Куда холоднее-то? Слышал по ящику, что у вас тут в Керыльской области в середине марта один день восемнадцать было. У нас-то хоть двенадцать… В марте, Карл, в марте!
- Ну я не знаю, мне восемнадцать градусов – самое то, я жару не люблю. Растаю еще, расплывусь в лужу, что делать со мной такой будешь, как собирать? И да, не напоминай мне про март, пожалуйста.
- В бутылку. Почему не напоминать?
- Потом расскажу как-нибудь. Пока все, что тебе нужно знать, это то, что у меня в этом году был ужасный март.
- А что такое случилось-то? Расскажи, поделись, - Леонид взял протянутый леденец и машинально очистил от фантика, - все же легче станет.
- Мне не нужно с кем-то этим делиться, со всеми, с кем надо, я уже поделилась, не исключаю, что поделюсь и с тобой, но позже, если мы станем ближе.
- То есть у меня есть шанс проникнуть в ваше сердце, о прекраснейшая?
Юлия прыснула и легонько стукнула его кончиками пальцев по руке.
- Шанс… шанс есть. Но не торопи события. Поедем в промзону?
- Ну, собственно, а почему бы и нет.
XIII
Выбор их пал на «большую» промзону, находившуюся за чертой города, за рекой, близ въезда в город. В «малой» делать было нечего, кроме того, она примыкала к «нехорошему» больничному району, соваться в который не было никакого желания и смысла. Ехать решили на всякий случай на маршрутке, чтобы не вызывать лишних подозрений у рабочих: приехали какие-то странные люди на девятке с чужими номерами и что-то тут ходят, высматривают… Примыкавший к промзоне «поселок» под названием Высокий – десяток панельных трехэтажек и примерно столько же частных деревянных домов – был конечной остановкой 43-й маршрутки, которая проходила и мимо дома культуры, так что машину Леонид решил оставить здесь, потом можно вернуться сюда и уехать.
Древний, с продавленными сиденьями, дребезжащий всеми запчастями ПАЗ-3205 – Леонид удивленно отметил, что нигде не видел таких дряхлых автобусов, Юлия объяснила, что на местном авторемонтном заводе способны поддерживать на ходу практически любое старье, да еще и сделать это выгоднее, чем было бы закупить новые автобусы – привез их на пологий, но довольно высокий холм за рекой.
- Странно как-то строить промзону на таком высоком месте, а хотя, с другой стороны… - протянул Леонид, осматривая окрестности. Холм напоминал ему Комриху – точно так же был беден на растительность, а ветер поднимал с проходящей неподалеку грунтовой дороги тучи пыли.
- Что – с другой стороны?
- Если бы здесь располагалось что-то дымящее, то это было бы логично: все выбросы уходят вверх и разносятся ветром, не задевая город. Вниз же они не опускаются.
- Ты будешь держать меня за руку? – спросила Юлия.
- Зачем?
- Затем, что дороги между цехами здесь из щебенки, а я на каблуках. Могу упасть. Коленку разобью, реветь буду – что ты со мной такой будешь делать?
- Ну пошли, - согласился он.
Юлия повела его мимо панельных трехэтажек, свернула в узкий проход между двумя рядами гаражей. Он следовал за ней, внимательно оглядывая окрестности. Все как полагается – серость, пыль, дороги из щебенки, ни одного деревянного строения на много метров вокруг, зато есть странных размеров и назначения кирпичные.
- И все же это странно – гулять по промзоне. По улицам я еще могу понять, но здесь-то ты чего нашел? – спросила его Камелина, когда они преодолели тропу между гаражами и вышли на широкий пустырь, который окружали разной степени разрушенности кирпичные здания.
- Я месье из анекдота, знающий толк в извращениях, и в городах самыми ламповыми зонами мне кажутся промышленные.
- Ламповыми?
- Ну да. Уютными и в то же время интересными.
Камелина только покачала головой, глядя на него. Леонид безучастно осматривал окрестности. Даже не поймешь, что это – цеха, боксы для техники или что вообще – окружало пустырь.
- У вас тут хоть что-то работает?
- Конкретно здесь – вряд ли, но если пойти дальше по вон той дороге, - Камелина ткнула пальцем в уходящую куда-то налево полосу земли, засыпанную битым кирпичом и обломками бетонных блоков, - там пилорамы, пункты приема металла, склады какие-то, в общем, я сама тут абсолютно не ориентируюсь, так что пошли куда глаза глядят.
- Это что, дорога такая? – он вытаращил глаза. – И как по ней ездить?
- Так по ней и ездят только грузовики с большими колесами, им эти битые кирпичи как слону дробина.
В подтверждение ее слов из-за угла полуразваленного кирпичного цеха, утробно рыча, появился допотопный ГАЗ-53 с пустым кузовом и здоровенной вмятиной на двери кабины. Обдав их пылью и вонючим дымом, грузовик покатился дальше, в сторону поселка. Номеров на нем не было, но Леонид успел разглядеть полустершийся дубляж на заднем борту кузова – когда-то этот грузовик имел госномер 78 47 БКМ. А вот белый или черный, оставалось только гадать.
- Что ж, какая-то жизнь тут у вас еще теплится, пойдем дальше? – спросил Леонид, потирая руки. – Если не боишься.
- Не боюсь, - улыбнулась Камелина.
- Почему? Дома ты вела себя иначе.
- Ну, твоя реакция показала, что злых намерений у тебя нет.
- Кхм, это как? Любой бы возмутился, и неважно, есть у него злые намерения или нет.
- Это да, но тут важно учитывать степень реакции. Если бы ты возмутился чисто символически или начал смеяться, вряд ли я куда-то с тобой бы пошла, даже в сквер. Если бы наоборот, слишком сильно, бил себя кулаком в грудь и орал о своей исключительной моральности и добропорядочности – не пошла бы тем более, громче всех «держи вора» орут сами воры. А твое возмущение было в зеленой зоне.
- В зеленой зоне?
- У моего отца была машина, семерка. Там на разных приборах не числовые шкалы, а цветовые. Мне это в детстве жутко нравилось. Зеленая зона означала нормальные показатели. Вот я и привыкла такие вещи, где слишком мало или слишком много – это плохо, а среднее количество или интенсивность – нормально, тоже «разделять на зоны».
- Такое ощущение, что в детстве ты больше всего интересовалась машинами. В сериях старых номеров разбираешься, читать по ним научилась, на приборную панель семерки тоже внимание обратила…
- Я интересовалась всем, что меня как-то интересовало, а не только тем, чем «должна» интересоваться девочка. Так же как и сейчас. «Зеленая зона» - это мне просто удобнее так представить свои мысли на этот предмет. Вот, допустим, подключила я к тебе такой прибор с заранее проградуированной нужным образом шкалой и стала тебя тестировать, бесить, бесился бы слишком слабо или слишком сильно – стрелка была бы в красной зоне, а твоя реакция нормальная: повозмущался таким мнением о себе, но успокоился.
