Он накрыл мою ладонь своей и слегка сжал.
Черныш перевел на меня взгляд, и я вдруг поняла, нас с Трампином исключили из его команды точно так же, как и взяли. Исключительно одноголосным голосованием.
Способность оставлять отношения в прошлом, отпускать и идти дальше — это прерогатива зрелой личности, психологической устойчивости и не побоюсь сказать, духовности.
Я улыбнулась, кивнула головой, ощущая себя той пресловутой мамой, которая смотрит на избранницу сына и чувствует смесь восторга и огорчения.
И взгляд Черныша полыхнул в ответ благодарностью.
— Профессор Х’увыст собрал часы, — сообщила сигма.
— Хорошо, — я первая нарушила молчание, повисшее после этих слов.
На меня глянуло из зрачков сигмы, чем-то неведомым. Прямо морозом пробрало, и тут же с двух сторон ко мне придвинулись мои мужчины.
Во взгляд сигмы вернулось человечное выражение, и я краем глаза заметила, что при этом поглаживания хвостом прекратились, но зато скорость обмена между трансформонтом и сигмой ускорилась.
— Мы отправляемся в мою систему, будем прыгать, потому что она находится очень далеко от точки, в которой находимся мы сейчас.
— Вы все важны и нужны, — подал голос Черныш, — но сейчас Ной-я может отпустить любого, кто изъявит желание остаться. Впереди неизвестность и слишком много вариантов.
Сигма кивнула, — многовариантность большая проблема. Оракул не дает однозначного ответа. В большинстве его предсказаний кто-то гибнет. В самых негативных — гибнет весь наш сегмент Вселенной.
Домовой сжал мою кисть, — Ледания, вы с Трампином можете уйти, это не ваша Вселенная!
Я чувствовала, как больно произносить эти слова капитану. Потому что мужчина внутри капитана требовал не отпускать любимую женщину.
Это осознание, то, что я любима и мне только что именно этим поступком об этом сказали, заставило сердце сделать кульбит.
— А скажи-ка Зум, — ни на кого не глядя уставилась на персонального оракула, — если мы с Трампином покинем миссию, каковы прогнозы?
— Все умрут, — тут же ответил Зум, — обогнав словами ладонь сигмы всего на секунду.
— Молчать, — прорычала она, — нельзя разумные существа ставить в рамки, когда нет выбора.
— Ого, — мелькнуло у меня в голове, — ничего себе прогресс.
— Ты не должна, — зашептал Домовой рядом, — слишком велика вероятность, что мы все погибнем.
— Главное, что без нас, погибнет Вселенная, — сказала я, вытаскивая ладонь и похлопывая уже его руку, — личной я остаюсь до конца, каким бы он не был.
— И я, — Трампин встал и окинул присутствующих решительным взглядом, — какова вероятность что у нас все выйдет, если мы все пойдем до конца?
— Три процента — что все выйдет идеально, — сообщил Зум.
— А если не идеально, а положительно, — спросил Скорп.
— Здесь почти двадцать пять процентов, — Зум, кажется, пожал плечами.
— Один против трех, что все будет хорошо, — хотелось бы больше, протянула Трис.
— Чем богаты, — протянул таракан.
— Мы остаемся, — взяв ладонь Трис сказал Скорп.
— Мы тоже, — кивнула, потянув на диван стоящего Трампина и не выпуская ладонь Домового.
— Поскакали? — Черныш улыбнулся всей нашей компании.
— А профессор? — спросила я.
— Ты думаешь, что он пропустит испытание своего шедевра? — хмыкнула сигма.
— Не думаю, но спросить, — начала я.
— Спрашивали — он категорически за.
— Тогда, поскакали, — кивнула я и все началось.
12.3
Родная система Ной-я была похожа на огромный шар с опухолью с одной стороны. По виду казалось, что нарыв пытается разорвать толстую кожуру. В таком случае врач говорит, — будем вскрывать.
В случае же со злом, прущим на свободу из мира творцов, хотелось, чтобы этого ни в коем случае не произошло.
Лучше мертвый пациент, чем гноем заляпает все и даже чуть больше.
В прошлое должна была уйти Ной-я. Но в какой-то момент стало понятно, что с ней вместе идет и Черныш.
Профессор перенастраивал часы. Зум смотрел на странный прибор, висящий посредине лаборатории профессора непонятно как, и при калибровке бубнил — сорок пять, шестнадцать, восемьдесят семь.
— Что он считает, — спросила я Черныша.
— Наиболее удачные моменты, чтобы вернуться.
— Назад?
— Да, в прошлое Ной-я.
— А, — протянула, понимая, что для Черныша и для меня, назад вдруг стало разными понятиями.
Назад — в его случае — это было вперед.
А я думала, как из назад он вернется к нам назад вперед.
В общем, окончательно запутавшись в концепциях времени, я вздохнула.
— Мы же не будем прощаться?
— Нет, — мы не будем прощаться, — согласился Черныш.
— И мы увидимся скоро?
— Мы увидимся, — он посмотрел в мои глаза, и я впервые в них увидела искры, похожие на искры в глазах сигмы, — ты даже не представляешь, какой у тебя внутри зреет двигатель, — ошарашил меня загадкой Черныш.
— Какой двигатель?
— Пора, — в этот момент Зум и профессор пришли к какому-то общему знаменателю, а Черныш сжал мою ладонь и буркнул, — до встречи, — отступая к часам.
Ной-я, вышла к нам, стоящим вдоль большого стекла, отделяющего лабораторию от остальной части корабля, и процитировала: «Верьте, что вы можете выбрать свой путь. Или не верьте. В любом случае, вы правы».
А затем они взялись за руки, дотронулись до висящих в воздухе часов и истаяли, как будто их никогда и не было.
Свет на минуту стал более тусклым, Трампин с Домовым начали перебрасываться непонятными терминами, а профессор увлек нас в рубку.
— Когда мы поймем, получилось все или нет, — вопрошала я его, не давая улизнуть.
— Не знаю, — сопел ученый, — теоретически, изменения должны наступить сразу, так как выбрано достаточно отодвинутое от возникновения проблемы время.
— Это как?
— Это — до того, как в брате сигмы возникли собственнические замашки и эгоизм. Остальные временные коррекции показывали менее удачную комбинацию и процентное соотношение удачного завершения миссии.
— Постойте, вы исключили из вероятности встречу сигмы с возлюбленным?
— С нашей — нет, не исключил.
— Что значит с нашей?
— Ну, парадокс заключается в том, что она не чисто повзрослевшая сигма, к которой они отправились. Я выдвинул предположение, что она не исчезнет в момент, когда изменится прошлое. Потому что при ее исчезновении нам грозит перемещение в те точки, где мы встретились с ней.
— То есть мы осознаем себя не в том месте и не будем помнить путешествия? — сказать, что я похолодела, это ничего не сказать.
— Но вы же еще здесь! — мы уставились на висящую опухолевидную систему.
— И гнойник тоже, — вздохнула я.
— Время линейно, надо подождать, — Х’увыст практически приник носом к корабельным мониторам.
— Время возносить молитвы? — я даже не поняла, как это вырвалось из меня.
А в следующий момент что-то громко хлопнуло, прижимая к полу.
Весь головной экран заняло существо с тысячью рук, огромное, легко парящее в безвоздушном пространстве и взирающее на нас так, как будто никаких экранов, перегородок и брони на нашем корабле не существует.
«Назовись, гость» — завибрировало прямо в черепной коробке.
От воздействия, которое требовало тут же выполнить требуемое слезились глаза.
Непроизвольно, с собственным именем выдохнула воспоминания с планеты, на которой получила в подарок от похожего тысячи рука Зума.
Напряжение схлынуло, как волна.
Кажется, все остальные тоже пытались отдышаться, Домовой первый спросил — как ты Ледания? — и вытер согнутым указательным пальцем набухшую слезу.
— Что это было? — закашлялась, и рядом тут же возник и Трампин.
— Смотрите, — Х’увыст тыкал перед собой пальцем и кажется всхлипывал.
На главном экране сверкала огромная по меркам звездной системы сфера. То там, то здесь из раскрывающихся прямо в пространстве ворот или шлюзов оттуда выскальзывали корабли, какие-то нереальные существа, которые точно также, как и наш инспектор не обращали внимания на вакуум и практически абсолютный ноль за бортом, спеша по своим делам.
