— А просто так. Чтобы форму не потерять. Или ты тоже только и способен, что страдать об упущенных возможностях? И параллельно ждать, пока я за тебя решу, что с тобой делать, а?
Вальрик хотел отвернуться — у существа в зеркале была всклоченная грива сальных волос, впавшие, заросшие темной щетиной щеки и совершенно безумный взгляд — но жесткая рука, вцепившись в шею, буквально впечатала Вальрика носом в зеркало.
— Посмотри, в кого ты превратился. Всего семь дней и вместо человека — животное. Ты настолько слаб, князь, что позволил женщине превратить себя в животное? Хочешь скажу, что будет потом? Седло на спину, плеть в руке, а в качестве награды за послушание — постельные игры.
Стекло под щекой холодное, скользкое, а пальцы у Карла железные, не дернуться, не вдохнуть.
— А что в конце? Глупая смерть по прихоти девицы, которой не хватает острых впечатлений?
— Отпусти.
Слово каплями слюны осело на зеркале.
— Отпустить? — Переспросил Карл. — У тебя оружие, а ты просишь. Вежливо, но глупо.
Оружие? Да, кажется в руке клинок, тот самый, чересчур легкий, чересчур красивый. Женский. Ладонь вспотела и рукоять выскальзывает.
— Я жду, князь.
Теперь Карл улыбается. Ярость накатила внезапно, холодная, злая… Да по какому праву… Вальрик сам знает, что ему делать, советы ему не нужны и… ударить… снизу вверх, сзади… чтобы в живот… чтобы с пола встать.
Носом в плитку. Сапоги да-ори перед глазами. Своя рука онемела. В его, когтистой, клинок. Пусть бы бил, чтобы по шее и с одного удара. Чего тянет? Победил ведь. У него клинок и сила, а Вальрик так, недоразумение.
— Уже лучше, хотя я, честно говоря, ожидал немного большего, — вице-диктатор убрал клинок и ногой поддел второй, выпавший из руки Вальрика. — И оружие не бросай. Без оружия ты мертв. А теперь вставай, поговорим.
— О чем? — злость ушла, и теперь Вальрику было стыдно.
— Можно о погоде, но вообще, если мне не изменяет память, у нас с тобой другая тема. Или настроения нет? А руку не дергай, минут через пятнадцать отойдет.
— Почему так получилось?
— Ты про что сейчас спросил? Про прием или про жизнь в целом? Прием покажу, а что до остального, просто учти на будущее — женщины далеко не те безобидные создания, какими представляются.
— Серб тоже так говорил, — Вальрик, несмотря на предупреждение, попытался пошевелить пальцами — бесполезно, рука висела плетью. — А потом убивал.
— Ну это уже крайность, трупы мне здесь ни к чему. Итак, ты готов к нормальному разговору? Если полагаешь, что несколько не в форме, то я могу предоставить некоторое время… часа полтора хватит?
— Вполне. И…спасибо.
— Пожалуйста. Значит, через полтора часа здесь же. Кстати, что больше нравится, сабля или ятаган? Может, меч? Ладно, иди, потом решим.
За полтора часа Вальрик успел принять душ, побриться и одеть что-то не слишком мятое, странно, раньше за его одеждой вроде бы следили, а почему теперь все в таком виде? Из-за Илии? Она вошла без стука и, чуть сморщившись, будто увидела что-то в крайней степени неприятное, спросила:
— Ты здесь? Прости, но дядя сказал, что тебя вызвали… — Илия села на кровать. — Зачем? Что он сказал?
— Ничего.
— Совсем? Это невозможно. Зачем ему вызывать тебя, если сказать нечего? Нехорошо обманывать бедную девушку, — Илия склонила голову на бок, светлые волосы ровными волнами лежали на плечах, оттеняя белизну кожи, а синие глаза смотрели насмешливо и строго, точно на напроказившего мальчишку. Он и есть мальчишка, если поверил всему этому. В глаза лезли мелкие детали, на которые Вальрик прежде не обращал внимания. Например, поза. Илия полулежит, опираясь на левую руку, ноги полусогнуты в коленях, а правая рука небрежно гладит покрывало… один в один девушка с картины, которая висит в холле. Правда девушка обнажена, а Илия одета. Вот кстати про одежду, синяя полупрозрачная ткань, легкие линии, тонкое кружево, ничего общего с тем коричневым унылым нарядом, в которых ходят слуги.
— Откуда у тебя это платье?
— Платье? Тебе нравится? — Илия выгибается назад, еще одна картина, на этот раз из библиотеки. — Помнишь ту комнату, ты ведь сам сказал, что я могу выбрать что-нибудь оттуда?
— Выбрала?
— Правда, красивое? — Илия улыбается, руки медленно скользят по ткани, разглаживая несуществующие складки. — И на ощупь приятно, вот, посмотри. Почти не ощущается, правда?
Правда.
— Ну, — лицо Илии оказывается близко-близко, запах меда и вина одуряет, а в расширенных зрачках Вальрик видит свое отражение… как в зеркале. При мысли о зеркале наваждение исчезает. Он снова едва не попался, до чего же глупо.
— О чем он говорил?
— Ни о чем, — освободиться из нежного плена ее рук оказалось сложнее, чем Вальрик предполагал.
— Он сердится, да? Потому что я без спроса взяла? Но зачем ему платье? Они все равно не носят то, что одевал кто-то другой. Разборчивые… а браслет я верну, я ведь не специально, просто он очень хорошо подходил к платью.
— Какой браслет? — Вальрик окончательно перестал что-либо понимать.
— Этот, — Илия протянула руку. — Ну ведь подходит же, честно.
Синие звезды, совсем как те, из города-в-горе, цеплялись друг за друга тонкими лучами, создавая невероятно хрупкое, удивительное по красоте кружево из нежного синего цвета и серебра.
— Я ведь не специально, честное слово, я просто подумала, что раз он там, то никому не нужен. И ожерелье еще есть. Да там целый ящик всяких украшений, дедушка говорил, что их сюда из старого замка привезли вместе с другими вещами, а он глянул и приказал убрать. Значит, не нужны были. А жалко, что пропадают, красивые ведь… и к платью подходит. Ты ведь скажешь, правда?
— Обязательно.
Наверное, его уход больше напоминал побег, ну да Вальрику было все равно, главное — подальше от нее.
Обстановка в Фехтовальном зале несколько изменилась, яркий белый свет, отражаясь в зеркалах, солнечными зайчиками разлетался по выложенному белой плиткой полу. Зачем столько света? Ничего ведь не видно, зеркала жадно ловят любое движение, а желтые пятна на полу то разбегаются, то наоборот, сливаются вместе, чтобы в следующую секунду разлететься невесомыми осколками несуществующего солнца. Это беспрестанное движение, порожденное не то светом, не то зеркалами, вызывало головокружение.
Карлу здесь тоже не нравилось, вице-диктатор сидел, закрыв глаза, и нежно гладил изогнутое лезвие ятагана.
— Сядь куда-нибудь. Там, если не ошибаюсь, стул есть.
Стул был, простой, добротный, безо всякой там резьбы и позолоты, даже странно, что в месте, подобном Саммуш-ун, отыскалась столь вызывающе простая мебель.
