Он сидел на своей постели. Меховое одеяло, еще несколько мгновений укрывавшее его, соскользнуло на пол и теперь грело ступни босых ног.
Первое, что пришло ему в голову, было:
"Это все уже случилось прежде!"
У Аля было такое странное чувство, словно окружавший его мир — не реальный, в который он вернулся, проснувшись ото сна, а еще один край сновидений. Потому что наяву нельзя прожить один и тот же миг дважды, в сновидениях же — сколько угодно.
Однако, все же, с какой-то почти предопределенной очевидностью царевич совершенно точно знал, что больше не спит. И сколь странным ни казалось бы ему все вокруг, он должен был принять это, потому что на самом деле ничего другого у него не было.
Поднявшись на ноги, он покачнулся, ощутив знакомое уже головокружение. На этот раз он не спешил сразу же делать следующий шаг, но и глаз закрывать не стал, лишь с силой стиснул губы, терпеливо преодолевая волну дурноты. Та накатила на него, накрывая с головой, так что в какой-то миг ему показалось, что он вновь начал тонуть в черной речной воде. Но, в отличие от последней, не имея никакой власти над своим мгновенным пленником, очень скоро сама отпустила его, позволяя вернуться в реальный мир пусть ослабевшим от долгой борьбы с бредом, но все-таки живым и в здравом уме. Хотя, насчет последнего юноша сомневался. Разве не только безумцы способны без страха говорить с мертвецами? А ведь приход Ларга его ничуть не испугал, скорее даже обрадовал. Да и слова проводника… Если задуматься, в них не было никакого смысла, ведь всем известно, что боги не вмешиваются в дела людей, а, раз так, наивно было бы ждать от них помощи. И, все же, в них было что-то, придававшее значение его собственной жизни, уже начавшей казаться ему совершенно бессмысленной. Ему хотелось верить, что так оно и есть на самом деле.
"А, какая разница?" — важным в этот миг было другое:
"Неужели все действительно так плохо?" — вообще-то, Алю меньше всего хотелось вновь отправляться в путь. Он уже напутешествовался на всю жизнь. И приобрел незаменимый опыт, который ясно говорил ему: "Даже если все на свете духи будут помогать тебе в пути, ты и тогда недалеко уйдешь".
Несмотря на то, что он только что проснулся, Аль чувствовал себя ужасно: усталость и слабость не отпускали его, глаза смыкались, так что уже несколько раз он ловил себя на том, что готов заснуть прямо на ходу.
Нет, ему не хотелось никуда идти. Даже в соседнюю залу, не то что на другой конец земли. И, все же, вместо того, чтобы вернуться в постель, он, вздохнув, подошел к двери и, решительно открыв ее, перешагнул грань, отделявшую неизменный мир покоя от земли волнений и перемен.
Коридор был безлюден, как во сне. И, все же, он был другим — в нем не было места призракам. А жаль. Они бы многое могли объяснить.
Но, возможно, это было под силу не только им, но и живым. И Аль, наверное, впервые в своей жизни, вместо того, чтобы, как обычно, бежать от встречи с людьми, отправился на их поиски.
Ему не пришлось бродить так же долго, как во сне — стоило завернуть и подойти к приоткрытым дверям в первый же зал, как в просвете, рожденном неровном светом факелов, он увидел неясный силуэт. Приглядевшись, Аль узнал отца.
Тот выглядел осунувшимся и постаревшим настолько, словно со времени последней встречи прошли долгие годы: борода и усы полны сединой, взлохмаченные волосы, за которыми явно давно не следили, белы, как снег, лицо — словно старая, грубая маска, покрытая глубокими трещинами морщин. Всегда прямая, как стрела, спина была согнута, словно лук, под тяжестью непосильной ноши, а жизнь — та нить, что связывала два его конца — рождение и смерть — воедино, дрожала, совсем как натянутая до предела струна.
Его глаза были прикованы к стене, словно рассматривали покрывавший их рисунок — сюжет из легенды об Основателе. Но, на самом деле, они не видели ничего, слишком уж много в них было пустоты. Губы чуть заметно шевелились, беззвучно повторяя что-то… Не то молитву, не то проклятья.
Он не слышал шагов, которые, сколь бы тихи и осторожны ни были, отдавались гулким эхом в пустынных залах дворца, казавшегося покинутым всеми, не видел застывшего в дверях царевича. Возможно, потому, что не ожидал никого встретить. Или же, ему было все равно, как может быть безразлично лишь человеку, уже простившемся со всем на свете, даже собственной жизнью.
— Отец! — когда тишина стала ему в тягость, окликнул царя Аль.
Тот, вздрогнув от неожиданности, резко повернулся. В его глаза сначала вошло удивление, а потом и радость.
— Сынок! — сорвавшись с места, он быстрой, но непривычно шаркающей походкой приблизился к юноше, вытянул вперед руки, намереваясь поскорее обнять его, прижать к груди, однако в последний миг остановился. Радость в его глазах поблекло в тени сомнений: ему вдруг показалось, что перед ним призрак, а не живой человек.
— Это действительно я, отец, — поняв его сомнения, когда и он сам думал о том же, проговорил Аль, — во плоти, а не мой бестелесный призрак.
— Да, конечно, — тот на мгновение смутился, словно его пойманный на том, что проявил слабость, затем, сделав над собой усилие, взял сына за руку. — Наконец-то, — устало улыбнулся он, хотя и одними губами, в глазах было слишком много грусти и боли, чтобы их могла тронуть улыбка. — А то как ни приду к тебе, ты огнем горишь…
— Я выздоровел.
— Во всяком случае, на пути к выздоровлению, — царь был куда осторожнее, боясь сглазить. И, все же, он не смог удержаться: — Первая хорошая новость за последнее время!
Аль же нахмурился. Ему совсем не понравилось, каким тоном это было сказано, как и вообще какое-то потерянно-безнадежное состояние отца. Наверное, прежде он не обратил бы на это никакого внимания. Да, если честно, он вообще почти не замечал живших вокруг него людей, слишком увлеченный фантазиями о легендарных героев. Но теперь все изменилось. Аль не знал, что стало тому виной: его побег навстречу, как он думал — мечте, но, как вышло — жизни, встреча с Ларгом, которого он спас, рискуя своей жизнью, и который затем спас его ценой собственной, или же что-то еще. Да и не важно все это было. Ведь главное — не причина перемен, а они сами.
— Отец, что случилось? — прежде он ни за что не решился бы спросить, теперь же не стал даже тратить время на попытки дойти до все самому.
— Много всего, Аль-ми, — вздохнув, сокрушенно качнул головой Альрем, — очень много.
— Кочевники… — юноша повел плечами, чувствуя, как нарастает холод внутри, в душе.
— Все в порядке, — поспешил успокоить его отец, — их нет.
Аль даже вздохнул с облечением, на миг поверив в то, что ему все только приснилось. Было бы хорошо продолжать жить, как раньше, ни о чем не заботясь… Возможно, он не сможет после всего случившегося наяву и во сне быть таким же наивным, как прежде, но, во всяком случае, никто не заставит его становиться решительнее, чем он был готов.
