– О чем задумался? – промолвил Сиригал.
– Да так...
Пепелище на месте недавно стоявшего хутора прогорало до тлена. Вокруг стоял сильный запах пепла, звери убежали прочь и не стремились приблизиться. И лишь одинокий черный ворон сидел на ветви старого дерева, стоявшего в стороне, и молчаливо наблюдал своими бездонными глазами.
Богатые убранства из белого золота, белоснежных шелков и боевых трофеев украшали мраморный зал. Неотразимая воительница и мужчина в одеждах, испещренных изображениями креста, сидели в громоздких изящных креслах, увлекшись настольной игрой, занимающей круглый стол больших размеров. Вокруг гуляли причудливые красивые создания. На раскидистых ветвях невысоких деревьев многоголосые птицы и создания распевали мелодичные песни.
На столе изображен рельеф разрушенной бесконечными войнами местности: пустые русла, обрушенные горы, потрескавшиеся от бесконечного испепеления некогда населенные земли, извержения вулканов, высушенное дно морей и бесчисленные фигурки марионеток по всему полю. С одной стороны располагались фигурки похожих на людей великанов, крылатых существ, драконов, уродливых и страшных существ. С другой стороны стояли сияющие войска тех, кем играли двое.
Воительница с ухмылкой сделала жест, и многочисленное войско двинулось на малочисленные позиции противника. Драконы разом ударили по выдвинувшимся войскам вперед, испепеляя всю передовую.
– Неплохой ход, – ухмыльнулся мужчина.
Воительница ехидно улыбнулась и вновь отдала команду, перед драконами из пустоты появились аморфные существа, накинувшиеся на тех и буквально облепляющие их сотнями щупалец. Невидимый противник приказал остаткам отступить к сгруппировавшемся у подножия разрушенной горы.
– Ну зачем же ты так быстро, я не успел повеселиться. Что ж. Пора завершать, – уже нетерпеливым тоном проворчал мужчина. Он провел рукой, все бесчисленные легионы разом устремились на противника, уничтожая остатки.
– Ну вот, все удовольствие испортил, – воительница надула пышные губки.
Сияющие фигурки с успехом сметали все оборонявшиеся фигурки, особо успешно это получалось у фигурок, похожих на людей с крыльями. Вскоре игра закончилась. Мужчина с удовлетворением откинулся на спинку кресла, потирая руки.
– А я так хотела поиграться, – она скрестила руки на пышной груди и насупила носик.
– Ну, перестань дуться, еще наиграешься. Главное, эту игру мы выиграли.
В зал вошел крылатый человек, капли крови стекали по перьям. В руках у него был огромный копье-меч, увенчанный крестом, по лезвию текла кровь. Пачкая белоснежный пол, он шел к сидевшим.
– Как успехи Гардиил? – ради начала разговора задал вопрос мужчина.
– Мир очистили от Грешной Гнили, теперь он безгрешен, Руфир, – с удовлетворением и надменной гордостью произнес Гардиил, – Немного отдохну и снова в бой, столько еще миров освобождать предстоит.
После этих слов он удалился, Руфир и воительница остались вновь одни.
– Ну что? Еще одну игру, Сайри?
В окно влетел черный ворон и сел на корону фонтана, направив свой взгляд на Руфира.
– Ныне все складывается как-никак лучше, – откинулся он с улыбкой полного удовлетворения происходящим, – Мы нашли его.
Тяжелые повозки с трудом волочились по песку, постоянно увязывая колесами настолько, что приходилось их откапывать. Даже замена на более широкое полотно колеса не решала проблему. Приходилось людям постоянно толкать, лошади не выдерживали, изливаясь потом и выдыхаясь. Гаргуты почему-то не желали волочить за собой телеги. Пешие колонны церковников страдали от жары, к которой они не привычны и сейчас всячески проклинали эти места, сетуя на Создателя, который правильно сделал, что поселил в этом адском месте иноверцев, даровав верующим более благодатные просторы.
Доспехи нагревались на солнце и невыносимо натирали всяческие места, кожа словно плавилась, открытые участки тела в считанные часы покрывались волдырями и облезали, причиняя горящую боль. Воды немного, есть вообще не мог никто: попытавшихся почти сразу же рвало.
За строгими порядками по пескам волочились четыре сотни в до блеска начищенных доспехах из резервов. Между первой сотней легионеров и остальными тремя сотнями брели несколько сотен ополченцев, кого выловили ищейки по разным закоулкам подвластных земель. По бокам колонны каждые десяток шагов шел особый церковник с бастардом наперевес. Позади резервов на небольшом отделении брели надзорные и простой люд.
Какой бы война не была, но народ всегда ищет лучшей доли, давали вольную всем последовавшим, освобождали от налогов в новых землях. Обыденное дело, иначе народ не пошел бы. А так, нет-нет, да и попробует кто-нибудь свои силы в слабине господской. Особо туда шел лихой и вороватый народец, а также гулящие женщины, на это церковники не столь строго следили, имея особые указания. Вот и тянулась за войском вереница всякого люда.
Старые сандалии утопали в песке, старческое восприятие вскоре перестало реагировать на режущие песчинки в силу привычки к хроническим болям. Поношенные одеяния мало чем отличались от тряпья простого люда, разве что на рукавах просматривались затертые символы принадлежности. Но никто не обращал внимание на малоразличимые следы от символов. Старик брел в общей веренице, старая походная сумка висела через плечо. Сыпучие пески угнетали, палку для опоры применять бесполезно, и поэтому он попросту нес ее в руках, машинально поглаживая рифленую древесную поверхность.
Пески неизменны, но он не так молод, как десятилетия назад, когда первый раз выступил в это безжалостное царство. Тогда он был в числе особых десятков магов, он был молод и силен, иная жизнь. Людей в то время было гораздо больше, но ими не разбрасывались, как ныне, используя для атак наемников. Тогда он впервые осознал силу малочисленного народа, способного завоевать другие царства, но почему-то ограничившегося самоизоляцией. Легионы сталкивались с сотней защищавших. Магия была на высшей ступени своей значимости, но это было давно, в первой половине его уже затянувшейся жизни.
Оставалось лишь тянуть старческое бремя и жить воспоминаниями, переставшими быть собственными задолго до того, как он впал в старческие бредни, самоустранившись из окружающего мира. Предательская старость, все больше и больше кусочков вырывает из памяти, но все же не все, кое-что все же еще помнится. Иначе он был бы уже давно обычным стариком, просящим подаяния у прохожих. Странно, почему же на него некоторые так косятся и пытаются сделать вид, что не обращают внимания? Странно, быть может, у него разыгралась старческая фобия, или как ее там? Хотя, не удивительно, одинокий старикан еле бредет среди таких же нищих, каждый второй из которых с удовольствием лишил бы его жизни ради лишь того, чтобы попробовать найти в его старой сумке хоть что-то стоящее, что можно было бы перепродать или обменять на еду. Единственное, что сдерживало всех этих озлобленных на жизнь людей, так это те самые церковники, которые и начали всю эту войну.
