К такой постановке вопроса Веттели готов не был — у него (да и у всех остальных) уже успело войти в привычку, что на школьных совещаниях он исполняет роль безмолвного статиста. Впрочем, ответ был очевиден, странно, что Токслей не озвучил его первым… хотя, нет, не странно, а наоборот, очень предусмотрительно. Это избавило лейтенанта от незавидной участи превратиться в мишень для язвительных острот.
— Конечно, — тихо и скромно, почти себе под нос, сказал Веттели, недоумевая, что тут можно обсуждать. — Просто до того, как убийца будет пойман, воспитанники должны перемещаться по школе группами не менее трёх человек и ни при каких обстоятельствах не оставаться в одиночестве. Кроме того, свободу передвижения желательно свести к минимуму.
Казалось бы, что может быть логичнее?
— Неужели? — ехидно прищурился мистер Лэрд, преподаватель латинского. — Это как же понимать? Если во время урока кто-то один попросит разрешения выйти, я должен буду снарядить сразу троих? Это уже какой-то туалетный поход получится!
Гаффин по-мальчишески хихикнул, остальные неприятно заулыбались.
— Да разве за всеми уследишь? — подключился зловредный хозяин милейшего авокадо. — Этим несносным мальчишкам только скажи, чтобы ходили по трое — они из кожи вон вылезут, чтобы разбежаться поодиночке!
— А может, нам расширить штат и приставить к каждому по паре личных воспитателей… нет, лучше сказать, надзирателей! Интересно, выдержит такую нагрузку школьный бюджет?
— «Свести свободу к минимуму» — каково, а? Между прочим, у нас престижная школа, а не исправительное заведение для малолетних!
— Да-а! Вы, мистер Веттели, стратег, ничего не скажешь! Если в нашей армии все офицеры такие — не удивительно, что мы проиграли войну в песках! — ага, значит, всё-таки проиграли. Ну, хоть какая-то ясность.
В общем-то, коллеги напрасно упражнялись в остроумии — Веттели их выпады нисколько не задевали, он, как всегда отстранённо, наблюдал за развитием событий — и только. Но Эмили, кажется, была расстроена, а профессора Инджерсолла последний пассаж так задел за живое, что на скулах заиграли желваки, а по щекам пошли красные пятна. Ещё ни разу Веттели не видел его таким рассерженным.
— Господа, да что с вами? Опомнитесь, всему есть предел! Капитан Веттели попал на службу в колонии, когда ему и семнадцати не минуло… добрые боги, да он был младше нашего бедного Мидоуза! Из целого эрчестерского выпуска, ушедшего на войну младшими офицерами, он единственный остался в живых. И вам хватает совести пенять этим несчастным мальчикам за проигранную войну?
— Но я же совсем не это имел в виду, я никого не винил, — принялся запальчиво оправдываться Уилберфорс Дампти. — И вообще, знаете ли, когда все погибают, а один остаётся жив, невольно напрашивается вопрос…
— Да как вы можете? — взорвалась Эмили. — Кто дал вам право…
— Так, знаете что? — это встала со своего места ведьма Агата. — Профессор, вы не станете возражать, если мы с мистером Веттели и мисс Фессенден покинем почтеннейшее собрание? Боюсь, оно послужит очень дурным примером для наших молодых коллег.
— Разрешите и мне к вам присоединиться, леди? — поклонился ей доктор Саргасс. — А то здесь стало как-то… не свежо.
— Вы правы, профессор Брэннстоун, — в голосе директора Инджерсолла звучал металл. — Это собрание пора прервать. Мы слишком далеко уклонились от основной темы. Жаль, что в час тяжелых испытаний в нашем обществе нет должного единства. Кажется, моё прежнее представление о нём было слишком идеализированным. Не смею вас дольше задерживать, господа!
Это было так трогательно, так мило с их стороны, что они решили за него вступиться. Но лучше бы всё пошло иначе. Лучше бы совещание продолжилось, и какое-нибудь практическое решение было бы принято. А уж нападки коллег он бы как-нибудь пережил, не рассыпался бы. В конце концов, это всего лишь слова. В отличие от колющих предметов в руках неизвестного убийцы.
— С-скотина! — оказавшись в коридоре, в сердцах выдохнула Эмили.
— Кто? — полюбопытствовал Веттели.
— Да этот! Историк! Хампти-Дампти! И как ты это вытерпел? Я бы на твоём месте, наверное, дала бы ему в морду… в смысле, ударила бы по лицу, — поправилась она, вспомнив родительские наставления о том, как должна себя вести молодая леди, а как, наоборот, не должна.
Веттели улыбнулся — ему нравилось, когда Эмили вела себя не совсем как леди, это придавало ей очарования — и посоветовал:
— Не обращай на него внимания. Он смешной, пусть болтает, что хочет.
— И тебе даже не обидно? — не поверила Эмили. — Ведь он тебя бог знает в чём обвинил!
— Нисколько. Это же Хампти-Дампти, такой уж он есть, прекрасный в своём безобразии. Если бы он стал вести себя иначе, то был бы уже не самим собой, а кем-то другим. А мне нравится именно этот, понимаешь? — немного путано объяснил Веттели.
— Не совсем, — честно призналась она. — Я поняла так, что ты питаешь странную симпатию к безобразным типам. Тебе нравится Дампти с его ужасными манерами, Харрис с авокадо, Гаффин с мнимыми болезнями, инспектор Поттинджер с…
— А-а-а! Нет!!! — протестующе завопил Веттели, напугав пробегавшую мимо прислугу. — Поттинджер мне совсем не нравится! Я его просто не выношу!
— Вот этого я и не понимаю! — обрадовалась Эмили. — Какая разница между ним и тем же Дампти, к примеру. По-моему, они одинаковые невежи.
— Нет! Совсем не одинаковые! — для Веттели разница была очевидной и несомненной. — Один принадлежит Гринторпу, другой — нет.
— Во-он оно что! — протянула Эмили понимающе. — Тебе нравится не конкретно Дампти, а Гринторп во всех его проявлениях. Ладно. А убийца — как быть с ним? Ведь он, скорее всего, тоже принадлежит Гринторпу?
— Он не принадлежит Гринторпу, он его разрушает. Ставит под угрозу его существование. Так что покрывать убийцу из симпатии ко всему безобразному я не стану, если ты это имеешь в виду, — рассмеялся Веттели.
— Уже легче, — хихикнула Эмили в ответ и вдруг подступила свирепо: — А ну-ка, Норберт Реджинальд Веттели, немедленно признавайся!
— В чём? В убийстве? — удивился тот.
— Хуже! Признавайся, если бы я не принадлежала твоему любимому Гринторпу, ты бы в мою сторону и не посмотрел, да?
— Эмили Джейн Фессенден! Даже если бы ты принадлежала не Гринторпу, а самой гадкой, грязной, вонючей и жаркой деревне Такхемета и ходила закутанная в тряпки с ног до головы, так что на волю выглядывал бы один лишь кончик носа, и целыми днями толкла в ступе зерно, я всё равно только на тебя и смотрел бы всю свою жизнь! Клянусь! — на одном дыхании выпалил Веттели.
