Хвостовые перья щелкнули, закрылись, подошвы ботинок ударили о скалы. Крылья не дали ни оступиться, ни пошатнуться, — и сложились, прижались к спине.
Лаэнар стоял совсем близко, но я не различала его лица, лишь неясные очертания в темноте. Слева тропа обрывалась, чернела пропастью, справа скалы вонзались в небо.
— Лаэнар, — сказала я. Мой голос по-прежнему был далеким и ровным.
— Арца, — ответил он и взял меня за руку.
Слезы обожгли меня, и я зажмурилась на миг, удержала их. Они были теперь в каждом вдохе, горечью оставались в горле, затеняли мысли.
Даже сквозь перчатки я чувствовала, как заледенели пальцы Лаэнара. И ощущала, как пылает его душа, — она открыта мне, открыта, как прежде. Движется стремительно, свивается в незнакомый вихрь, — в нем страх, радость, непреклонность и тоска.
Я не заметила, как мы опустились на камни. Лаэнар положил ружье рядом с собой. Я вынула из браслета хрустальный шарик, спящую каплю звездного света. Она ожила в моих ладонях: сперва мерцала едва приметно, но становилась все ярче, пока не превратилась в ослепительную белую искру. Я положила ее на землю и взглянула на Лаэнара.
Белое сияние озаряло его, отражалось в темноте зрачков, серебряными нитями блуждало в волосах. Жизнь среди врагов не изменила его, — он смотрел на меня как раньше, и прежняя уверенность, знакомый огонь, были в каждом его движении, а каждом биении сердца.
— Почему? — спросила я.
Почему ты здесь, а не в городе? Почему так говорил с Мельтиаром? Почему остался с врагами, хотя был рожден, чтобы уничтожить их?
Почему ты предал нас?
— Ты не поймешь, — ответил Лаэнар. Он снова держал меня за руку, и я знала — он уверен в каждом слове. — Это нельзя понять, не выйдя отсюда.
Я смотрела, как серебристый свет мерцает, блуждает по его лицу.
Не выйдя отсюда? Но я лишь недавно вернулась в город, мы облетели весь мир, сражались в столице и на побережье, мы убивали врагов над морем.
Или чтобы понять, нужно жить среди врагов? Но тысячи скрытых жили среди них, и ни один скрытый не предал Мельтиара.
Сотни вопросов теснились, рвались наружу, но я смогла лишь сказать:
— Кто тебя поймет, если не я?
— Эли, — ответил Лаэнар.
— Но Мельтиар забрал его, — возразила я. — А ты здесь, а не с ним. И где остальные? Не хотят больше знать тебя?
Он лишь улыбнулся, покачал головой. Его чувства пылали, словно огненная стена, — они говорили: «ты не поймешь» и «тебе нельзя знать».
Он не скажет мне, где остальные. Он на их стороне.
— Эли велел мне остаться, — проговорил Лаэнар. — И я делаю, как он сказал.
Я разжала пальцы, отдернула руку. Я больше не хотела знать, что он чувствует. Слезы ослепляли меня, серебристый свет мерцал и дробился.
— Почему?! — Мой голос звенел, был слишком громким. — Что в нем такого, чего нет у Мельтиара?
Лаэнар снова качнул головой. Он ничего не скажет мне, — ведь теперь я враг и не могу его понять.
Я вскочила, крылья распахнулись за спиной.
— Я увижу Эли, — сказала я. — Поговорю с ним, пойму. Пусть даже это ничего не изменит, я все пойму.
— Арца, подожди, не надо!.. — воскликнул Лаэнар, но я уже не слушала его.
Небесная река подхватила меня, помчала ввысь. Ветер бил в лицо, пытался высушить слезы.
Я мчалась сквозь потоки, обратно в город, и повторяла снова и снова: я все пойму.
Песни грохотали словно море, били меня штормовым ветром. Они были повсюду, кипящими потоками проходили сквозь меня, сплетались, меняя звучание и цвет. И больше не было ничего: лишь темнота, песни мчащиеся в грозовом вихре, и ладонь врага на моем плече.
Я не знал, сколько это длилось, — сотни напевов обожгли меня, лишили дыхания, время исчезло.
Потом вихрь вокруг нас вспыхнул, стал бездонной чернотой, взгляд тонул в ней, чувства тонули. И рассыпался раскаленными искрами, — песни скрылись, мир стал оглушительно тихим.
Но только на миг.
Черные искры дрожали у моих ног, догорали, исчезая, — и не оставляли ни следа на плитах пола. Я смотрел вниз и видел в сверкающей поверхности свое отражение и отражение врага, — две неясные опрокинутые тени.
Черные стены поднимались, смыкались над головой, — там, в вышине, сияли круглые лампы. Их белый свет был так не похож ни на живой огонь свечей, ни на свет газовых фонарей.
С каждым мгновением мои чувства становились все яснее, обычные звуки и голоса магии звучали все громче.
Мы были под землей. Я ощущал толщу скал, — движение волшебства пронизывало ее, превращало в прозрачную сеть, отголоски песен неслись отовсюду. Я почти видел мерцающие потоки в глубине темных плит, почти различал магию, скользящую в воздухе. Ветер рвался сквозь изогнутые решетки на стенах, струился по коридору, касался лица. Я слышал шепот металла, — где-то рядом лопасти перемешивали воздух и песни, заставляли их двигаться без конца.
Тысячи песен, бесконечный поток, и где же их сердце?
Смогу ли я вырваться отсюда?
Враг по-прежнему держал меня, в его прикосновении горела магия, готовая в любой миг обернуться штормом.
Я глубоко вздохнул, пытаясь собрать мысли, и сквозь эхо песен и шум ветра услышал шаги.
Из-за угла вышли двое — я успел заметить лишь крылья и яркий всплеск цвета, — склонились и сказали хором:
— Мельтиар!
Лаэнар называл его так же.
Враг толкнул меня вперед, один из пришедших успел схватить меня за руку, не позволил упасть.
— Берите его, — сказал враг. — Он ваш.
И, развернувшись, пошел прочь.
Я смотрел ему вслед, пока он не скрылся за поворотом, — но вокруг него не было ни черных волн, ни пылающих искр. Словно все его песни стали невидимыми, скрылись.
— Ну не расстраивайся, — засмеялся тот, что держал меня. — Может, вы еще увидитесь.
Я взглянул на него. Он смеялся, и крылья в такт вздрагивали у него за спиной. Он был одет в черное, — как ушедший враг, как Лаэнар, как Арца, — и от этого казался еще более ярким. Он был так похож на Кимри, — те же рыжие волосы, тот же взгляд, — но на Кимри, ставшего лет на тридцать моложе.
Его спутник был темным, как тень. Стоял, скрестив руки на груди, смотрел на меня, оценивающе и мрачно.
Их всего двое. Это мой шанс.
Оружие по-прежнему висело у меня за спиной, — одну движение, и я смогу освободить его, нанести удар. Пусть песня смерти проложит мне дорогу, и сила врагов обратится против них.
Я не успел.
Рыжий коснулся перевязи, я услышал напев, звенящий в его крови. Разрушительная магия, способная расколоть стены, разбить цепи, — одна из тех песен, что я так мечтал выучить в Роще, но никто не захотел научить меня.
Перевязь рассыпалась, второй враг подхватил мое оружие, сжал на мгновение и швырнул на пол. Оно зазвенело, словно бьющийся лед, сотнями осколков рассыпалось по черным плитам. Волшебство, жившее в нем, умолкло, погасли все до единой песни, даже та, что Зертилен пел в день моего отлета.
Я так и не спросил, что он пел.
Я не узнаю этого никогда.
Должно быть, я застыл, глядя на осколки металла, — и новое прикосновение полоснуло меня, как раскаленный клинок. Браслеты треснули, — звук болью прошел сквозь сердце, — осыпались трухой. Моя песня все еще сжимала запястья и лодыжки, — но небо стало далеким, я больше не чувствовал его сквозь толщу скал. Стены и своды давили, воздух стал пустым и затхлым.
Я в плену. Я могу погибнуть, сражаясь, но не смогу победить.
— Идем, — сказал темноволосый.
Они повели меня вперед по коридору. Я перешагнул через россыпь деревянной трухи, через осколки металла. Я шел, не глядя на конвойных. Пол под босыми ногами был холодным, звуки движущихся лопастей, то приближались, то удалялись, зов волшебства прорывался сквозь них. Я старался смотреть по сторонам, запоминать: видел лестницы, уходящие в глубину стен, часовых у поворотов. Видел людей, одетых в желтое и красное — они смеялись, но замолкли, когда мы поравнялись с ними, — и одетых в черное, такие встречались нам несколько раз.
Я старался запоминать, но боль, пробившая мне сердце, не умолкала, говорила вновь и вновь: нет смысла, не убежать, не вырваться отсюда.
Только бы Тин добрался до корабля и предупредил Аник. Только бы Джерри и Лаэнар вернулись туда. Лаэнар должен был понять меня, он будет защищать Ниму. Если они не медлили, то корабль уже пустился в обратный путь. К утру они вернутся на Королевский остров, будут в безопасности. Король поймет, что крепость врагов неприступна, согласится искать новый дом в другом краю.
Только бы было так.
— Куда вы меня ведете? — спросил я.
Рыжий засмеялся, а его спутник ответил:
— После того, что ты сделал? В тюрьму, конечно.
В тюрьму, а не на казнь. Зачем я им нужен живым? Хотят что-то узнать? Но они знали, что мы прилетим. Знали, что Лаэнар будет с нами, знали даже то, какими песнями я изменил его.
