Все получилось как нельзя лучше.
И воцарился прочный мир.
И вот именно теперь в греческих водах собиралась объявиться «дикая ладья». Но шла она не грабить ромеев, а выручать.
Кто бы мог подумать.
* * *
Утром навстречу попался гонец, высланный ловцам вдогонку. Сказал, приказ воеводы передан в точности, отряд будет дожидаться Илью.
– Монах Денис обрадовался, – прибавил гонец от себя. – А то он смурной был. Да и все они будто вареные. Северяне, что ли? Не такая уж жара…
Илья подумал: Денис обрадуется еще сильнее, увидев вновь Касьяна. А потом сразу загрустит, узнав, что ведет за собой аж четверых подозреваемых в воровстве и подлости.
Касьяну Илья не рассказал ничего. Ни про Болеслава, ни про загадочного новгородца. Памятуя, что младшего брата ловца тоже зовут Михаилом, витязь решил с откровениями повременить. Вернувшись в отряд, ловец непременно будет искать предателя. А Илья – посмотрит. Все развлечение.
Сам Илья решил положиться на свое чутье, а там видно будет. Ему раньше не случалось выискивать изменников, зато он прекрасно мог унюхать кислый запах страха.
То, что отряд показался гонцу «вареным», настроило Илью на благодушный лад. Похоже, новгородцев заела совесть. Недаром они с первого взгляда понравились храбру. Добрые молодцы. Ну сглупили, с кем не бывает. Мало, что ли, сам наворотил лишку за долгую свою жизнь. И еще крепко повезло тем, кому ошибки Урманина встали, допустим, в сломанную челюсть. Вот без ноги уже худо – драться неудобно.
А кто не ошибался? Князья даже, которым по крови положено быть дальновидными и мудрыми, такого маху порой дают – знай успевай прятаться. Да чего князья, уж на что Добрыня умница, и того заносило.
Илья полуобернулся в седле, глянул на Касьяна, хмыкнул, вспоминая. Дед ловца Хакон Маленький, будучи уже весьма пожилым, увел из-под Добрыни бабу, чью-то там жену. И воевода, тогда новгородский посадник, вдруг потерял самообладание, из-за чего обломался об Хакона, как топор о камень.
Добрыня, горячий, полный сил, гордился тем, что прижал буйный город к ногтю, и полагал, будто равных ему нет. Пока Добрыня перед той бабой красовался, думая, что сама, как разумная женщина, падет к его ногам, Хакон преспокойно ее огулял, посулив знатный отрез шелка. Все обошлось бы миром, не будь Хакон со своим волшебным женоприманивающим отрезом уже притчей во языцех. Про отрез Хакона бились в харчевнях об заклад – сколько еще дур на него позарится. Драгоценной ткани там было на два пальца, ровно высунуть из-под полы. Ну и когда варяг-соблазнитель честно вручил бабе шелковый огрызок, та не придумала лучшего, чем нажаловаться Добрыне. Посадник вызверился, бабу прогнал, а сам пошел и наткнулся на Хакона Злого, который вправду был маленький. Общего у двух Хаконов тоже хватало – оба из Ладоги, носили православные кресты во всю грудь, плохо говорили по-нашему, плевать хотели на любого, кто не конунг, и отличались наглым выражением морды. В эту самую варяжскую морду Добрыня и стукнул, недолго думая. Варяг кое-как поднялся, спросил, держась за скулу: «Ты ведь не конунг, верно?» Дальше вышло неудобно. Хакон Злой оказался хоть маленький, но прыгучий, и в припадке бешенства едва не отгрыз посаднику ухо. Отдирала Злого от Добрыни стража посадника, ходить без которой тому не полагалось. Хохот на весь Новгород был уже, считай, обеспечен. Но и отступать казалось некуда. Разобравшись и взаимно извинившись, Добрыня и Злой отправились вместе к Хакону Маленькому. Тот долго не мог понять, чего от него хотят. Потом задумчиво оглядел покусанного Добрыню и спросил: «Ты ведь не конунг, ага?» И ласково потер огромный кулак. Добрыня зарычал. Он мог растереть варяга в пыль. Только за что?! За собственную дурость? Илья Урманин на его месте предложил бы обоим Хаконам пойти хлопнуть меду. Но Илья никогда не терялся, оказавшись в глупом положении. Напротив, громче всех хохотал. У природных варягов было свое, особое чувство смешного. Они звали Прекрасноволосым конунга, десять лет не мывшего голову. Vikingr мог носить прозвище Вшивая Борода, Трусоватый, Навозный Жук, а то и вовсе Дерьмо… Или вот Маленький – громила немногим меньше самого Добрыни. Посадник выругался и ушел. А назавтра весь Новгород покатывался со смеху.
Позже Добрыня столкнулся с Хаконами по торговому делу – и пожалел. Это оказались купцы-разбойники, отставшие от жизни на верный век. Таких бессовестных варягов Добрыня не видел даже на их родине, они там повымерли, оставшись только в песнях скальдов. Хаконы не умели и не хотели торговаться, в них не было ни капли уважения. Называли цену – и сразу посылали тебя очень далеко, едва ты рот откроешь вместо кошеля. Стоило еще разузнать, сколько народу они зарезали за целый воз черной лисицы, торгуя который Добрыня выслушал много любопытного о своих предках.
Знал бы он, как потом смеялся и передразнивал его весельчак Хакон Маленький, подсчитывая выгоду.
Тот еще дед был у Касьяна.
Стоило держать в уме, что у прочих ловцов деды не хуже. Или не лучше, смотря с какой стороны подойти. И пускай ловцы с детства наслышаны о подвигах Ильи Урманина, этого мало, чтобы взять отряд в кулак. Молодые купцы приучены щупать товар руками и лишь тогда решать, хорош ли он.
Покидать их, что ли, в реку для начала?..
Тут раздумья Ильи прервал Борька Долгополый. Парубок нагнал витязя и позвал:
– Дядя Илья.
– Чего тебе?
– Позволь обратиться. Ты же в греки идешь, верно?
– Ну… Примерно в том направлении.
– Вдруг отца моего встретишь. Я слыхал, он где-то там бродит. Скажи ему, что все у нас здоровы и наживают добра потихоньку.
«Да он знает», – едва не ляпнул Илья.
Борька отстал. Дорога тянулась пыльной узкой тропой. Вовремя ушел Иванище, думал Илья. И ловко устроился. Шастает по своей любимой Греции, набирается духовных знаний в беседах с монахами, да еще и важным делом занят на благо Руси. В роду Долгополых место отца занял старший из сыновей, и все у них хорошо. Только Борька тоскует. Ничего, привыкнет. Добрый и забавный парубок – чернявый, смуглый, весь в Иванища. Что бы Долгополые ни говорили о своих прародителях-болгарах, а подсуетился там природный грек, болгары-то светлее.
При воспоминании о греках Илья поежился. Под Херсонесом он окажется до смешного беспомощен. Вся судьба затеи будет в руках Дениса и Иванища – успел бы тот подойти. Что там могут эти двое? Кого знают из местных? Не продадут ли их стратигу херсонские монахи? Одни вопросы. Беспокоил Денис – Илья раньше не был с ним в деле. Теребили душу четыре Михаила. А в Киеве при смерти князь. А в Новгороде хромец. А в кольчуге летом упаришься! И меду теперь не скоро выпьешь! И еще семь больших днепровских порогов надо перескочить!
