Заседание началось.
В Ракушке меня не судили, слава Медбрату. Но и без этого я знала, что суды в Ракушке и в Отстойнике проходят по-разному. Когда судья призвал всех к порядку и зал утих, обвинитель приосанился и встал перед судейским столом. Прокурор на слушании нашего дела, почему-то, не полагался.
Судья скучным голосом призвал всех к порядку, сослался на то, что в его лице мы видим не только правосудие и закон, но и фактически Медбрата и Сестру-Хозяйку в одном теле, и поэтому должны проникнуться и трепетать. Потом назвал представителей обвинения и представителей обвиняемых, разворошил бумаги, положенные на стол обвинителем и велел начинать.
— Я, от имени присутствующих здесь горожан, подавших иск, — встрепенулся обвинитель, — обвиняю представительство города Ракушки в том, что оно подстрекло, — тут он запнулся, чувствуя, что вышло коряво, — совершило подстрекательство к поджогу прачечной господина Корня.
С нашей лавочки взвился вверх Рассвет.
— Я попросил бы уважаемого обвинителя изложить причины, повлекшие за собой столь серьезные выводы, — с каменным лицом сказал он.
Как я поняла из объяснений Профессора, в этом и заключалась судебная система в Отстойнике: две стороны орали друг на друга до посинения, а судья слушал, и в заключение решал, кто кого перекричал.
Принявший вызов обвинитель сделал эффектную паузу и начал:
— Уважаемый суд! В тот день всем нам прекрасно известная прачечная работала, как обычно. Стирали и гладили вещи клиентов. Выводили пятна и крахмалили. Посыпали зимнюю одежду порошками от моли. Разносили готовые заказы. И ничто — он снова сделал паузу и, перейдя на патетический тон, продолжил, — ничто не предвещало ужасной трагедии.
И сразу стало понятно, почему зал битком: суд в Отстойнике заменял театр точно так же, как Ряхины тараканьи бега — столичный ипподром.
— Когда, взяв корзину со стопой чисто выстиранного и тщательно отглаженного белья, посыльный отправился в представительство, он пошёл туда такой же, как был всегда: тихий, вежливый, исполнительный работник. И даже в страшном сне нельзя было представить, каким он оттуда вернётся! — выстрелил последним словом, словно арбалетной стрелой, обвинитель.
Особо нервные вздрогнули.
— У меня вопрос к стороне обвинения, — тут же вклинился в паузу Рассвет, стараясь испортить нужный обвинителю эффект. — Вы утверждаете, что обратно вернулся невежливый и неисполнительный посыльный?
Однако обвинителя так просто с трагически-повествовательного тона сбить было невозможно.
— Вот именно! — с надрывом в голосе подтвердил он. — Вернулся не прежний тихий посыльный, вернулся хитрый, коварный, замысливший недоброе злодей. И зло свершилось! Запылала прачечная, в её огне погиб владелец заведения, погиб и сам злодей. А семья владельца осталась без средств к существованию (вид у родственников был далеко не бедствующий, но это обвинителя не смутило) и она требует, чтобы те, кто ответственен за это, понесли наказание и возместили ущерб, — закончил он неожиданно будничным, спокойным тоном.
— Желание обездоленных законны и справедливы, однако на каком основании иск предъявлен именно представительству Ракушки? — резко спросил Рассвет.
— А на том основании, — вновь поднялся до трагических тонов обвинитель, — что несчастный посыльный был явно орудием чужой воли. Кто-то направлял его, вложил в податливую душу приказ сжечь прачечную.
— Всё это так, — непочтительно прервал Рассвет обвинителя. — Но где доказательства, что именно в представительстве посыльному сказали: «Иди и сожги!» Чем не устраивала прачечная наше представительство? Даже из ваших слов видно, что заведение это работало хорошо, стирало чисто и разносило бельё вовремя?
— Это попытка увести суд от сути! — завопил опытный обвинитель. — Какое нам дело до того, как стирала бельё прачечная, когда у нас есть более веские доказательства! Судите сами: посыльный понес бельё в представительство, а, вернувшись, спалил заведение, в котором работал. Почему он сделал это не после визита к господину прокурору, или к господину начальнику таможни, или к кому-то еще? Нет, из представительства он вернулся, — и возразить на это нечего!
— Почему нечего? — снова взвился, и справедливо взвился Рассвет. — Это очень неубедительные доказательства! Потому что у меня есть свидетель, который подтвердит, что посыльный уже пришёл в представительство, одержимый идеей поджога.
Этот свидетель была, естественно, я.
Неприукрашенная правда в Отстойнике интересовала всех меньше всего, а особенно беспристрастный суд, поэтому мы тоже сочинили не менее захватывающую историю того, как было дело.
— Пусть говорит свидетель защиты, — милостиво разрешил судья.
Ему, по всему, было интересно, как будет выкручиваться Огрызок, ведь чтобы объяснить поведение посыльного, нужно предать огласке историю с найденным заклинанием — ведь не одна умная голова догадалась, что так полыхнуть не магическим способом прачечная просто не могла: она же, в конце концов, не лесосушилка какая-нибудь, а заведение, где сыро уже только потому, что в нем стирают каждый день и вода в таком месте всегда под рукой. А в Огрызке собирают заклинания, — это тоже все знали.
Как же, разбежался. Мы хоть и не изображали Медбрата и Сестру-Хозяйку в одном вместилище, но тоже думать умели и решили выдвинуть встречные претензии.
Я встала, поправила воротничок, и жалобным голосом начала живописать наше отображение событий:
— Я занимаюсь ведением хозяйства в представительстве. В мои обязанности, помимо прочего, входит также забота о поддержании чистоты постельного белья. Мне рекомендовали прачечную господина Корня, как заведение с прекрасной репутацией и хорошим качеством работ. Поэтому я воспользовалась её услугами, о чем теперь глубоко жалею.
Со скамьи обвинения раздалось возмущенное шипение.
— Я протестую! — заявил бдительный обвинитель. — Это — голословная попытка опорочить уважаемое заведение!
— Возражаю! — тут же отпарировал Рассвет. — До этого мы из уст уважаемого обвинителя слышали не менее голословные попытки опорочить не менее уважаемое заведение, если вообще можно сравнивать прачечную и представительство суверенного государства!
— Продолжайте! — скучно сказал судья.
— В тот день посыльный принес наш заказ, и я приняла его в кастелянской комнате, как обычно, — послушно продолжила я. — Мы храним там наше чистое постельное бельё, а также грязное бельё, предназначенное для стирки. Когда посыльный выгрузил стопки, я принялась их пересчитывать, как обычно.
