Если бы я не был так измучен, то, наверное, заверещал бы и подпрыгнул футов на десять. Но в моём состоянии я просто сделал следующий шаг и с усилием повернул голову.
— А, появился наконец? — пробормотал я.
В тот момент мной владела глубокая апатия.
Только спустя некоторое время пришла волна облегчения. Мозги мои работали так же вяло и натужно, как и тело. Мы шли уже так долго, что адреналин в организме почти не выделялся. В мире не существовало ни каких-либо неожиданностей, ни страха.
Ловец Душ шёл рядом со мной, широко шагая и время от времени поглядывая на меня. Я не видел его лица, но чувствовал, что он забавляется.
Наступившее было облегчение сменилось благоговейным страхом от моего собственного безрассудства. Я пересказывал Ловцу всё так, как будто он был просто одним из ребят. Для меня это было как гром среди ясного неба.
— А почему бы нам не взглянуть на эти бумаги? — спросил он.
Казалось, Ловец Душ обрадовался. Я проводил его к фургону, и мы забрались внутрь. Возница посмотрел на нас широко раскрытыми глазами, затем решительно уставился вперёд, подрагивая и стараясь нас не слушать.
Я сразу потянулся за теми свёртками, которые мы откопали, и начал их вытаскивать.
— Стой, — сказал он. — Им ещё не нужно об этом знать.
Чувствуя мой страх, он хихикал, как молоденькая девушка.
— Ты в безопасности, Каркун. На самом деле, Леди выражает тебе персональную благодарность, — он опять засмеялся. — И она хочет узнать о тебе побольше. Ты тоже заинтересовал её.
Страх опять обрушился на меня, как удар молота. Никто не хочет встретить взгляд Леди.
Ловец Душ наслаждался моим замешательством.
— Она может тебе и аудиенцию назначить, Каркун. О-о! Ты совсем побледнел. Ну, это же не принудительно. Ладно, за работу.
Никогда ещё я не видел, чтобы кто-нибудь читал с такой скоростью. Он пробежал по всем старым и новым бумагам просто в мгновение ока.
— Всё ты не мог прочитать, — сказал Ловец голосом деловой женщины.
— Нет.
— Я тоже. Кое-что сможет разгадать только Леди.
Странно, подумал я. Я ведь ожидал большего энтузиазма. Захват этих документов был для него весьма удачным поворотом дела. Ведь это именно он завербовал Чёрную Гвардию.
— Ну и что ты понял?
Я рассказал о планах повстанцев касательно Лордов и о том, что означает присутствие здесь Шелест.
— Старые бумаги, Каркун, — усмехнулся он. — Расскажи мне о старых документах.
Я покрылся испариной. Чем мягче и нежнее становился его голос, тем сильнее меня пробирал испуг.
— Старый колдун. Тот, который разбудил всех вас. Некоторые из бумаг — его.
Проклятье! Ещё не закончив, я понял, что влип. Единственным человеком в Гвардии, кто мог определить принадлежность бумаг Боманца, был Ворон.
Ловец Душ хихикнул и дружески хлопнул меня по плечу.
— Я так и думал, Каркун. Я не был уверен, но подозревал. Ты же не мог удержаться, чтобы не рассказать Ворону.
Я не ответил. Я хотел солгать, но он же знал.
— Иначе ты не смог бы об этом узнать. Ты рассказал ему о ссылках на настоящее имя Хромого, и ему оставалось только прочитать всё, что он смог. Правильно?
Я всё ещё сохранял спокойствие. Это была правда, хотя дружба — не единственный мотив моего поступка. У Ворона были свои собственные счёты, но Хромой обозлился на всех нас.
Наиболее ревностно охраняемый секрет любого колдуна — это, конечно, его настоящее имя. Враг, владеющий этим оружием, может нанести удар в самое сердце, преодолев любое колдовство.
— Ты можешь только догадываться о всей важности этой находки, Каркун. И даже я только догадываюсь. Но что из этого получится, вполне можно предсказать. Крупнейшая катастрофа для повстанцев и куча кривотолков и встрясок среди Десяти, — он опять хлопнул меня по плечу. — Ты сделал меня второй по мощи личностью в Империи. Леди знает все наши настоящие имена. Теперь и я знаю имена троих и заполучил назад своё собственное.
Ничего удивительного, что он никак не мог успокоиться. Ловец обезвредил капкан, о котором он и не знал, и одновременно умудрился накинуть удавку на шею Хромому. Он выиграл крупный приз.
— Но Шелест…
— Ей придётся уйти, — это было сказано низким голосом, холодным тоном. Сейчас он говорил голосом убийцы, голосом, привыкшим объявлять смертные приговоры. — Шелест должна умереть немедленно. Иначе у нас ничего не получится.
— Она, наверное, кому-нибудь рассказала?
— Нет, нет. Я знаю Шелест. Я сражался с ней под Ржавчиной ещё до того, как Леди послала меня в Берилл. Я сражался с ней и под Оборотнем, гнался за ней среди горящих курганов Равнины Страха. Я знаю Шелест. Она — гений, но одиночка. Живи она в первую эпоху, Властитель сделал бы её своей. Она служит Белой Розе, но сердце у неё черно, как ночь в Аду.
— Мне кажется, весь Круг такой.
Ловец засмеялся.
— Да, они все лицемеры, но нет ни одного, похожего на Шелест. Это невероятно, Каркун. Как она откопала такое количество тайн? А моё имя у неё откуда? Оно было спрятано абсолютно надёжно. И я ею восхищаясь, серьёзно. Такой гений, такая смелость. Удар по Лордам, переход через Ветреную Страну, потом Лестница Слезы. Невероятно. Невозможно. И это бы всё сработало, если бы не случайное присутствие Чёрной Гвардии и твоё собственное. Ты будешь вознаграждён. Я гарантирую. Но хватит об этом. У меня появилась работа. Эта информация необходима Ночной Ящерице. Леди должна увидеть эти бумаги.
— Надеюсь, ты прав, — проворчал я. — Пинок под зад и отдыхай. Я вымотался. Я уже год мотаюсь и воюю.
Идиотское замечание, Каркун. Я почувствовал, как Ловец насупился под своим чёрным шлемом. От него потянуло холодом. А сколько времени сам Ловец уже воюет? Всю жизнь?
— Ты давай, топай дальше, — сказал он мне. — Я ещё поговорю с тобой и с Вороном, — холодным, ледяным тоном.
Я поспешил убраться.
В Лордах это было повсюду. Ночная Ящерица двигался быстро, и удар его был силён. Куда ни плюнь, на фонарях и деревьях висели тела повстанцев. Гвардия разместилась в казармах в ожидании спокойной и скучной зимы, а потом весны, которая уйдёт на то, чтобы загнать уцелевших повстанцев обратно в великие северные леса.
О, это были сладкие грёзы.
— Тонк! — сказал я и шлёпнул карты на стол. — Хе! Вдвойне, ребята, вдвойне. Платим!
Одноглазый жаловался и ворчал, двигая монеты через стол. Ворон фыркнул. Даже Гоблин оживился настолько, что улыбнулся. Одноглазый за всё утро ни разу не выиграл, даже когда болтал.
