Бробдингнеги рыбачат нечасто, потому что наша морская рыба для них все равно, что для нас пескари, но иногда они все же выходят в море поудить китов. Я думаю, что великан, если и заметит наш самолет, то примет его за крупную птицу.
И значит, как только мы услышим про этого одиночного рыболова, мы тут же все с палубы уберем, как перед боем. Нужно будет всем попрятаться. И мы тихонечко подплывем к нему сзади, как будто нас течением сносит. А он, увидев нас, поздоровается, потому что решит, будто мы – что-то вроде грузового баркаса, ответа, разумеется, не получит, и пару раз оплывет вокруг нас, пытаясь понять, что же это такое. Нужно будет обзавестись толстенным канатом, пусть свисает с одного борта, вроде как веревка. Ну, он подумает-подумает, да и поднимется на борт.
Профессор начал прищелкивать пальцами.
– Вот, тут-то мы и используем все, что заранее приготовили. Придется соорудить на взлетной палубе такую сдвигающуюся крышку, вроде тента на автомобиле, который я однажды видел, а под крышкой будет громадная каюта, занимающая всю эту часть судна, там мы поставим сорокафутовый стул и стол, и койку им под стать! Бробдингнег решит, конечно, что это носовой кубрик или как его. А на столе мы оставим специально выпеченный хлеб высотой в двенадцать футов и соответственную бутылку с вином!
Ну, бедняга Бробдингнег пару раз крикнет: «Есть тут кто живой?», и спустится в каюту по лестнице, посмотреть, что там к чему. Любопытный такой попадется.
И едва он окажется внизу, мы – раз! – и на кнопочку, крышка-то и закроется!
Добравшись до этого события, Профессор даже затанцевал на ходу, так удачно все складывалось, однако новая мысль заставила его перейти на более степенный шаг.
– Надо позаботиться, чтобы авианосец нам достался попрочнее. Бробдингнег наверняка будет биться об стенки.
Некоторое время Профессор размышлял о том, как придется приклепывать обшивку болтами, настолько маленькими, чтобы великан не смог выковырять их карманным ножом, а затем продолжил разработку основного плана.
– Когда он перестанет кричать и биться, а это может занять несколько часов, он почувствует усталость и задумается о том, какой он несчастный, и присядет за стол, чтобы поразмыслить, как быть дальше. Ну и заметит, конечно, еду и сразу почувствует жажду, и решит что неплохо бы выпить. Тут сработает вторая из наших хитроумных уловок, потому что в вино мы подсыпем сонного порошка! В голове у бедного великана все закружится, он приляжет на койку и через пять минут заснет. Нужно будет использовать мандрагору.
В ту самую минуту, как он окажется под палубой, мы отпустим его лодку в свободное плавание и уберемся прочь от берегов Бробдингнега, а едва он уснет, мы сразу спустимся к нему с цепями, наручниками и ножными кандалами. Придется опускать их туда на кране, что ли, пока мы его как следует не закуем. А потом останется только ждать, пока он не проснется.
Тут Профессор помрачнел и начал шаркать ногами. Мысль о необходимости кого-то заковывать в цепи, пусть даже и великана, была ему не по душе.
– Во всяком случае, когда он проснется, капитану нужно будет спуститься к нему, залезть на грудь и объяснить, что бояться нас нечего. Придется заранее выучить их язык. Наверное, в Британском музее есть по нему какая-нибудь книжка, вроде Дю Канжа…
На этот раз ему удалось избавиться от Tripbarium почти мгновенно.
– Мы объясним, что ему предстоит немного посидеть в оковах, потому что мы боимся за свою безопасность, но что это не навсегда. Мы пообещаем задержать его всего на один год, а после доставить домой. И еще мы объясним, что везем его в Англию, потому что хотим нажить состояние, показывая его, но что ему не придется делать ничего унизительного, и если он будет вести себя с нами похорошему, то и мы станем с ним обходиться вежливо. И во время всего путешествия мы его будем хорошо кормить и вести с ним беседы, как разумные люди, а добравшись до Саутгемптона, – там, кажется, у нас порт? – мы его немножко раскуем, чтобы он мог встать и выглянуть из-под палубы. И тут мы ему все объясним насчет зенитных, как их называют, орудий, – придется подвезти одно к пирсу на грузовике, пусть оно постреляет и собьет несколько аэростатов, чтобы он увидел, как эта штука работает. И мы ему скажем так: «Сейчас мы освободим тебя полностью. Ты находишься в Англии, за тысячи миль от дома. Вернуться ты все равно не можешь и навредить нам особенно тоже, потому что ты, в конце концов, величиной всего-навсего с дерево, а у нас сам видишь какое оружие, оно тебя мигом ухлопает. Мы тебя поэтому и отпускаем. Так вот, великан, если ты себя будешь вести по-умному и пойдешь с нами в Лондон безо всяких оков и унижений, мы снимем на год Альберт-Холл, чтобы тебе было, где жить, и станем брать по пять шиллингов за входной билет с тех, кому захочется посмотреть, как ты вечерами ужинаешь. Мы не станем просить тебя делать какие-то фокусы, просто пусть, кто хочет, приходит и наблюдает за твоей трапезой. Может быть, ты окажешь людям на галереях любезность и побеседуешь с ними, – но это если тебе захочется. Мы тебя будем кормить, ухаживать за тобой и относиться к тебе с уважением, а через год отвезем домой.»
На протяжении еще полумили Профессор обдумывал сказанное и в заключение произнес:
– Возможно, имеет смысл поставить где-нибудь в мужской гардеробной несколько пушек, и навести на него, – просто так, на всякий случай. Ему мы об этом, конечно, не скажем, зачем его обижать?
– И кроме того, – добавил Профессор, все еще чувствуя себя несколько неуютно, – мы, естественно, заплатим ему десять процентов комиссионных.
Ко времени, когда все детали будущего предприятия были обдуманы, Профессор добрался до Шахматного озера и вспомнил, что пришел сюда по делу. Протолкавшись сквозь росшие вокруг лодочного домика тростники, он увяз в иле, остановился, – вода быстро поднялась до лодыжек, – и стал вглядываться через поблескивающий водный простор. И чем дольше он вглядывался, тем больший испытывал стыд. Ему было стыдно, что он такой здоровенный.
Однако, вспомнив отчаянное положение, в которое попал его юный друг, Профессор, как мог, собрался с духом. Он стиснул кулаки, прижал их к бокам и закричал, хрипло и неуверенно, – получилось нечто среднее между воплем и шепотом, ибо Профессору все же было неловко:
– Новости от Марии!
Попробуй покричать среди ночи, в одиночестве, где-нибудь за городом, на открытом воздухе, не зная, слышат тебя или нет, и ты поймешь, что за крик у него получился.
Он чуть не выпрыгнул из собственной кожи, когда прямо у его правой щиколотки чистый голосок вежливо поинтересовался:
