— Мне искренне жаль тебя, — столь же тихо ответил священник. — Ты ничего не знаешь о вере. Служишь Сатане ради благ, которые он тебе дает, и считаешь, что с Богом должно быть точно так же. Исповедуешь философию наемного работника:
служишь хозяину, тот тебе за это платит. Это ты считаешь верой... — Он едва заметно покачал головой. — Только это не вера. Истинная вера основана не на получении благ, а на любви. В тебе любви нет. Есть только холод — твое сердце, как кусок льда. И это очень печально.
— До чего же я устал от всех этих глупостей... — вздохнул Мастер. — Хоть бы раз было что-то новое... — Он немного помолчал. — Хочешь, я отпущу и тебя, и этого дурачка? — Виктор кивком указал на Илью.
Отец Михаил не ответил.
— Не веришь? — усмехнулся Мастер. — Зря, я всегда держу слово. Обещаю, что отпущу вас обоих — если ты отречешься от своего Бога. Не жалеешь себя, пожалей хоть этого парня. Уверен, тебе это потом зачтется. Давай, всего несколько слов — и вы оба свободны.
— Потому я и говорю, что ты ничего не знаешь о вере, — ответил отец Михаил. — Не чувствуешь это, не понимаешь. Ты ведь не можешь отказаться от солнца, верно? Не можешь перестать дышать. Так и я не могу отказаться от Бога. Он — мой воздух, мое солнце. То, без чего мне просто нет жизни.
Несколько секунд Виктор холодно смотрел на священника. Затем шагнул к нему и поудобнее перехватил меч.
— Тогда молись, — мрачно произнес он, сильным толчком сбил отца Михаила на колени и поднял клинок. — Сейчас мы проверим, что крепче — мой меч или твоя вера... Предлагаю в последний раз: отрекись!
— Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым... — начал читать батюшка, сложив скованные наручниками руки перед грудью, в его глазах не было ни тени страха. — И во единого Господа
Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, иже от Отца рожденнаго прежде всех век...
— Не делай этого! — закричал Илья, с ненавистью глядя на Мастера. — Не смей! — Он рванул цепи.
Илья ничем не мог помочь священнику. Молнией сверкнул меч, голова покатилась по полу. К потолку взметнулся фонтан крови, обезглавленное тело завалилось на бок.
— Ну и где Он, ваш Бог?! — хрипло спросил Виктор, повернувшись к Илье. — Посмотри на него, — он указал клинком на труп. — Помог ему твой Христос?! Хоть ты-то понял, что все это глупости? Что нет от вашего Бога никакой помощи, что никто и никогда ее не дождался?! Христа распяли, Иоанну Крестителю отрубили голову. Распяли апостола Андрея. За две тысячи лет миллионы христиан были преданы мучительной смерти. И где же Он был, ваш Бог? Где, я спрашиваю? — Виктор подошел к Илье. — Почему Он не спасает вас, если вы так в Него верите?
— Потому что у каждого человека свой путь и свой подвиг, — ответил Илья, чувствуя странный прилив сил. — И отдать жизнь за веру — это не так уж мало. Думаешь, ты убил его? — Он взглянул на тело священника. — Неправда — ты отправил его в жизнь вечную. Он сейчас с теми, кто его любит. Его жизнь завершилась подвигом. А чем завершится твоя жизнь?!
— Тебе сейчас лучше подумать о своей, — мрачно произнес Мастер и сжал рукоять меча.
— Ну, давай! — презрительно усмехнулся Илья. — Покажи еще раз остроту своей железяки. Убей меня, их убей, — он кивнул в сторону притихших охранников, стоявших у двери. — Убей всех, кого сможешь. Почувствуй себя сильным, могущественным. Только знаешь, — он подался вперед на цепях, — между нами говоря, ты как был дерьмом, так им и останешься.
Мастер занес меч — Илья без страха смотрел на клинок. Это понял и Виктор.
— Ну нет... — сказал он, опуская меч. — Я не убью тебя сейчас — это было бы слишком просто. Ты еще пожалеешь о том, что родился на свет... — Он рывком повернулся к охранникам. — В камеру его! И уберите здесь всю грязь...
Мастер вышел из комнаты. Было слышно, как он идет по коридору, потом все стихло.
— Ну, и кто будет все это убирать? — уныло спросил один из охранников. — Смотри, сколько кровищи...
— Вот ты и будешь, — отозвался второй.
Он лежал в холодной темной камере. Там царил абсолютный мрак — свет погасили сразу после того, как Илью втолкнули внутрь. Брошенный в углу комнаты матрац он искал уже на ощупь.
Гибель священника потрясла Илью. Верил ли он сам в то, что говорил там, в залитой кровью комнате? Было ли охватившее его в те минуты вдохновение чем-то пришедшим свыше, или за ним скрывалось банальное желание хоть как-то унизить Виктора? Илья не знал этого. Сложные чувства, двойственные. Он и хотел верить в то, что вера спасает, и боялся этого. Факты — упрямая вещь. Валентин мертв, отец Михаил тоже. А Виктор живет и здравствует...
Потом он уснул, с тайной надеждой на то, что встретит во сне Валентина или отца Михаила. А может, их обоих. Увы, проснувшись, Илья почти не помнил, что ему снилось. Знал лишь, что монаха и священника в тех снах не было.
Он лежал в полной темноте и думал об Ольге. Как-то она там? Все ли у нее в порядке? Если люди Мастера смогли отыскать Валентина, то что мешает им украсть Ольгу?
Илья не заметил, как снова задремал. Ему снилось, что идет война, он от кого-то убегает. Нужно спрятаться, какая-то девушка зовет его в свой дом. Открывает подпол, он спускается вниз. Крышка подпола снова закрывается, становится темно. Потом наверху слышатся шаги: кто-то открывает крышку, в глаза бьет слепящий луч фонарика. Затем слышится лязг передергиваемого затвора...
— Держите его.
Илья вздрогнул, открыл глаза. Горел свет, рядом с ним стояли Мастер и два охранника. В руках у Мастера был шприц.
— Можешь даже не дергаться, — сказал Виктор, на его лице мелькнула нехорошая улыбка.
— Козел... — отозвался Илья, пытаясь сбросить навалившихся на него охранников. Бесполезно — его прижали к матрацу, он ощутил, как на правой руке ему закатывают рукав. Почувствовал прикосновение иглы, вздрогнул от укола. Прошло еще несколько секунд, и его отпустили.
Сев на матрасе, Илья быстро взглянул на руку. Из проколотой вены выступила капля крови.
Все понятно — из него решили сделать наркомана. Сначала подсадят на иглу, а потом будут мучить, не давая очередную дозу во время ломки.
— Это не наркотик, — словно слыша его мысли, произнес Виктор. — А вот что это на самом деле, ты узнаешь через пару часов. Отдыхай...
Мастер вышел, следом удалились и охранники. Свет снова погас.
Сидя на матраце, Илья прислушивался к своим ощущениям. Придвинулся к стене, оперся спиной. Потом снова отодвинулся — стена была очень холодной. Какое-то время сидел, потом, ощутив, что у него кружится голова, лег.
Он не хотел сдаваться. Нужно перетерпеть, выстоять — какая бы гадость ни была в том шприце.
Очень мешала темнота, не давая возможности зацепиться хоть за что-нибудь взглядом, получить точку опоры. В какой-то момент Илье показалось, что мир вокруг него начал вращаться. Сознание уплывало — чтобы удержаться, он начал петь песни.
— Ты меня на рассвете разбудишь... — пел он, чувствуя, что засыпает. — Проводить необутая выйдешь... Ты меня никогда не забудешь... Ты меня никогда не увидишь...
Пение перешло в шепот. Строчки путались, мысли убегали куда-то в сторону.
— ...Спросил у ясеня, — шептал он, цепляясь за остатки сознания. — Где моя любимая... Ясень не ответил мне... Качая головой...
Это было последнее, что он помнил. Когда через несколько минут в камере вновь зажегся свет и вошел Мастер в сопровождении двух охранников, Илья уже крепко спал.
— Хорошо, — произнес Виктор, с удовлетворением глядя на пленника. — Берите его...
Вот она, бородавка. Большая, даже огромная. Но у него такой никогда не было... Коснулся волос, нащупал какую-то кочку. Затем пальцы наткнулись на шпильки.
— О, Господи... — выдохнул Илья. И испугался звука собственного голоса. Боясь поверить в случившееся, ощупал себя. Плечи, грудь... Грудь.
У него была грудь. Настоящая, женская, хоть и невероятно дряблая. Затем руки нащупали что- то еще.
Это были очки, они лежали в нагрудном кармане вязаной кофты. Трясущимися руками раскрыл их, надел. Зрение немного прояснилось. Взглянул на руки — и помертвел. Дряблые, с синими прожилками вен, они вызывали страх.
Еще на нем была юбка — теплая, клетчатая. Теплые колготки, на ногах калоши. Илья задрожал от ужаса...
Это был кошмар, ставший явью. Илья ощупывал себя и все больше убеждался в том, что превратился в женщину. Точнее, в старуху лет восьмидесяти.
— Да что же это... — чуть не плача, старческим женским голосом бормотал Илья. — Что же это...
Он попытался встать, рука оперлась о что-то твердое. Костыль. Алюминиевый, с черной гнутой ручкой. Уже понимая, что это теперь его костыль, взял его, кое-как поднялся. Постарался выпрямиться, тут же охнул от боли в спине. Огляделся: где же он?
