Тот сделал попытку встать, но командир остановил.
— Хватит. Вижу, что можешь, пока лежи, отдыхай.
«Складывалась скверная ситуация, — думал он, — в группе второй раненый, и всё по его вине, оба раза причиной его беспечность или опрометчивость. Если дело пойдёт так и дальше, ему перестанут доверять. Надо быть осторожным и не расслабляться».
Тем временем Борода нашёл и привёл Майку. Оказалось, кобыла ускакала довольно далеко, но после исчезновения опасности успокоилась и принялась пастись как ни в чём не бывало, где её и нашёл Борис.
— Спасибо, Борода, что нашёл лошадь, теперь новая вводная: надо снять шкуру с леопарда. Думаю, у тебя в этом богатый опыт.
— С леопардов не снимал, но, думаю, вдвоём с Жиганом справимся, — уверил тот.
— Вот идите и справляйтесь, а я тут покараулю, — поощрил их к действию Ярослав.
Сам стал готовить лошадей к дальнейшему пути. Надо отметить, что пленный всё это время вёл себя тихо и не отсвечивал, сидел привязанным к седлу лошади, а та, в свою очередь, к дереву. К развязке событий появилась и Найда, весь прошлый день она провела на ногах, а в момент нападения, похоже, пряталась. Её морда так и говорила: я, мол, на белку и зайца назначена, а с кошками сами разбирайтесь.
— У…у, дезертир, — строго погрозил пальцем, — сдам на живодёрню.
Понимая, что провинилась, собака повесила уши и униженно помахала хвостом.
* * *Пришлось задержаться почти на два часа. Пока подействовали обезболивающие, пока мужики снимали и упаковывали шкуру, пока распределяли лошадей, ушло много времени. Тронулись в путь уже ближе к полудню. Лошадей распределили иначе, чем раньше. Майку, как иноходца, отвели под Геннадия. Борода на своей лошади, вёл на поводу Карюху с раненым орком, иногда подсаживая собаку, когда та уставала бежать за всеми. Ну а остальные расположились на могучем Буяне. Тот выказывал неудовольствие таким распределением, добавка в восемьдесят килограмм, которые весил Ярослав, для него была существенная. Таким порядком продолжили путь.
Скорость на переходе держали среднюю, временами давая лошадям отдохнуть. К концу дня вышли на Оловянный путь. Колеса повозок, прошедшие здесь четыре дня назад, чётко указывали направление. Геннадию к вечеру стало хуже, появился жар, ехать больше не мог. Пришлось провести ночь в стороне от дороги, в небольшой рощице на вершине холма. Сделали парню пару уколов, жар спал и он уснул. Приходилось опасаться заражения, особо от укусов в плечо, но, кроме антибиотика, вколоть более нечего, потому кололи регулярно.
Наутро Генадий выглядел лучше, но ещё с трудом взбирался в седло. Майка несла его ровно, сильно не трясла. Вообще, как на всех иноходцах, ехать на ней более комфортно, чем на Буяне или, скажем, на Храбреце. Кроме неё, в отряде подобными способностями обладала Ласка, и это немало. Ни у кого в экспедиции, даже у Олега, не было лошадей, способных идти иноходью, а у них сразу две имели плавный и лёгкий шаг.
Дорога шла всё время вверх, люди вступали в настоящие горы. Чем‑то они были сродни Уральским — с невысокими круглыми вершинами, такие же древние и покрытые лесом. К полудню дорога вошла в глубокий каньон реки. Справа и слева возвышались крутые терриконы сопок, между ними река, а вдоль неё вьётся узкая колея, оставленная прошедшими повозками. Этих следов и держались. Путь вздымался всё выше и выше, следуя изгибам реки.
Перевалов достигли только на третий день с начала движения по Оловянному пути. Они не были чем‑то особенным и не походили на перевалы в высоких горах Кавказа или Альп. Просто крутая перемычка между двумя каньонами, содержащими в себе русла двух речек. Оставшаяся позади текла на север, а новая — на юг, по ходу движения. Сам перевал длиной километров десять и высотой метров сто пятьдесят не поражал грандиозностью. Они его преодолели, в основном не слезая с седел, и лишь в некоторых местах пришлось идти пешком, но раненые всё едино оставались верхом.
Жиган упрямо тащил за собой дикаря и не хотел бросать. Ярослав предлагал оставить его на дороге, благо тот начинал поправляться. Вредный зек в порыве сентиментальности перечил:
— Как только Уир сможет ходить, не буду удерживать.
Оставалась единственная надежда, что когда орку надоест тащиться с людьми, то сам уйдёт. Каковы истинные причины такого душевного отношения к дикарю со стороны бывшего урки, для Ярослава оставалось загадкой. От прямых вопросов тот уклонялся, а объяснял орколюбие необходимостью искупления прошлых грехов. Сам Ярослав не был слишком человеколюбивым, но и губить ни за что живое существо не желал. Потому терпел блажь товарища, считая, что дикарь не сильно стесняет, а в будущем всё утрясется.
Однако Уир, похоже, считал иначе и бежать не собирался. За несколько дней общения с людьми он неплохо освоился в их обществе. Научился нескольким жизненно необходимым фразам на русском языке. В свою очередь, те нахватались от него орочьих словечек и, что интереснее, жестов, которыми дикарь сопровождал свою речь. В результате между людьми и Уиром возникла возможность общения на бытовом уровне, и постепенно налаживалось понимание. Своё пребывание в человеческой компании тот объяснял безвыходностью положения. После ранения, а особенно пленения он становился изгоем. Его могли убить, но не только. Законы орков предусматривали наказание всей семьи Уира. Вожди могли потребовать смерти его детей как отпрысков недостойного отца. Орки считали, что трусость и предательство передаются по наследству, от отца к сыну, а поэтому от них необходимо избавиться. Оставшись с людьми, дикарь убивал сразу трёх зайцев. Исчезал бесследно, при этом семью не в чем обвинить. Оставался живой, так как ранение могло привести к смерти, и прибивался к какому ни какому обществу, потому как без своего племени шансов выжить не было.
Преодолев перевал, спустились к не широкой горной реке, текущей не совсем на юг, а на юго–запад. У отряда назрели новые проблемы: заканчивалось продовольствие. За восемь дней их рейда съели все, что было взято с собой, насущно требовалось пополнить запасы посредством охоты. Как назло обильные места остались позади. В горах дичи было меньше, и даже зверь пошёл другой, более хитрый что ли. Кроме этого двое раненых исчерпали запасы бинтов. Геннадию перевязки требовались ежедневно, что соблюдать в условиях движения оказалось сложно. Потому пройдя вниз по течению реки и удалившись от перевала километров на пятнадцать, облюбовали небольшую ровную площадку на берегу. Решили остановиться на день, поохотиться и дать отдохнуть как людям, так и лошадям. Развели костёр, стали кипятить в небольшом походном котелке старые, уже отстиранные бинты. Бориса, как лучшего охотника, на пару с Жиганом зарядили на промысел.
