– Они могли нас убить, папа…
– Не убили бы. Ходжу Наследи – не победить! И… бесстрашного Малыша тоже…
– Пап, я боюсь умирать.
– Вот же глупенький.
И тут я сделал самое невероятное изо всего, на что только был способен. Сел на краешке кровати этого несносного, капризного, сварливого малыша возрастом в несколько месяцев, но на самом деле – тысячелетнего ребенка. И погладил его по голове.
– Папа, а правда все мы будем жить вечно?
Вместо ответа я обнял его и почувствовал на своей шее тонкие шершавые ручонки. Что-то перевернулось во мне…
И тут же вернулось обратно.
– Ладно, Малыш, мне пора.
– Хорошо, папка! – неожиданно легко согласился фадем. – Иди работай. И поймай этих…
Мой фамильный отпечаток так витиевато выругался, что я едва не покраснел.
– Малыш, кхм… Веди себя хорошо. По крайней мере сегодня, пока у нас гости.
– Хорошо, папа.
Я покинул чердак, одной рукой едва ли не придерживая отвисшую челюсть. Или просто задумался и теребил подбородок?
Что же с ним случилось?! И что со мной?.. Неужели родительское понимание?
– Ка-ши! Хочу каши! – заревело во всех углах. Доспехи забарабанили рукавица о рукавицу.
Но проделано это было значительно тише, чем во время сотен других призывов к завтраку.
Не переставая удивляться, я миновал спешащую к фадему Сульму. Ширина ее удивленных глаз равнялась примерно размерам десятка тарелок, в которых плескались лакомства для Малыша.
– Что вы с ним сделали, господин? – Кухарка остановилась и тяжело перевела дух. – Он не кричит!
– Мы просто поговорили, – пожал я плечами на ходу.
– Сколько лет шиву, – пробубнили мне вослед. – И чтобы такой неугомонный мальчишка присмирел?..
Кажется, имя Ходжи Наследи в скором времени готовилось войти в список признанных специалистов в области психологии фамильных демонов.
– Как самочувствие, дорогой граф? – бросил я с порога, оказавшись в кабинете.
– Голова болит, – посетовал Баглентайт, указывая на болезное место. – И амброзиум кончился…
Неподдельной грусти посла мог позавидовать даже актер трагического жанра. А мешки под глазами его светлости были настолько насыщенных цветов – хоть картину рисуй.
Я подумал, что беспробудное пьянство подшефного является несомненным плюсом. Во-первых, он не вспоминает о поврежденной переносице. Во-вторых – не ищет себе дополнительных впечатлений. Гости из дальних стран всегда горят желанием ознакомиться с прелестями Валибура. И мирные театры, Свин-ринг, ипподром – последние места, куда желают заглянуть туристы. Приезжих больше интересуют ночные клубы, притоны, кабаки и более дешевое по сравнению с первыми тремя пунктами – бордели.
Граф же вел себя смирно. Он не требовал женщин, наркотиков или еще каких-нибудь гадостей. Лишь амброзиума.
– Сейчас придумаем, – пообещал я дра’Амору.
Позвал дворецкого и приказал накрыть на стол. Баглентайт не выглядел существом, годным прошествовать на кухню или в столовую. Пришлось позавтракать в кабинете.
Бримуль и дальше успешно притворялся бревном. С помощью Сульмы леприкон налил ему в рот немного воды через трубочку. Братец-баран даже не шевельнулся.
– Ну как, подарил? – тихо спросил я Лумиля.
Тот звучно хлопнул себя по лбу. Точно заправский скакун, сорвался с места. Скрылся в коридоре.
Сульма выглядела не более мрачной, чем вчера. На омертвелом лице кухарки я не заметил каких-либо признаков душевного расстройства. Впрочем, особой радости тоже не было.
– Как спалось, глубокоуважаемая богиня моего желудка?
– Оставьте лесть, господин, – кухарка вымученно улыбнулась. – У меня сегодня нет настроения.
– Ладно-ладно, – я успокаивающе поднял ладонь. Повернулся к графу: – Дорогой друг, не подождете ли меня полчасика-час?
– Хоть два, – отмахнулся Баглентайт. – Можете гулять где угодно. Но до того времени, пока у меня не закончится амброзиум. И возвращайтесь к обеду – нам надлежит зарегистрироваться на Конвенте. Перед регистрацией участников мне надо привести себя в порядок. Больше пить не буду. До ночи… Потому привезите мне немного пива. Бутылок десять, не меньше.
Пить он больше не собирается, ха! Десять бутылок пенного ему подавай. Да он на Конвент приедет пьяным в хламину! Надо его выручать.
– Скажите, а где вы так пристрастились к огненной воде? – из любопытства спросил я.
– Тяжелое детство… – размыто ответил посол.
– На вашем месте я не стал бы злоупотреблять.
– А я не злоупотребляю, – промычали из бокала с амброзиумом. – Я лечу испорченные плаванием нервы. Дома, кроме пива, – ничего.
– Вам необходимо знать, что алкоголь очень пагубно влияет на здоровье, – начал я назубок заученную проповедь. Ею начинался полуторачасовой ритуал кодирования от алкоголизма.
Сульма поморщилась, похрустев окаменелыми губами, но смолчала. Ей тоже не нравилось присутствие в доме такого позорного пьяницы. В глазах кухарки явно читалось: «Вылечите его, господин Ходжа, не то он дурно повлияет на Малыша; ребенок сейчас очень впечатлителен».
На восьмом ходу – то есть кодирующей реплике – граф закрыл глаза. Я обрадовался, что гипнотический транс таки одолел демона (особенности работы демонского мозга до сих пор не изучены). Но нам помешали.
– Любимая! – В кабинет ворвался леприкон, едва видимый за гигантским букетом призрачных роз. – Прости меня, грешного! Воистину люблю тебя больше всего на свете, н-да. Прости…
С этими словами Лумиль картинно грохнулся на колени перед опешившей Сульмой.
– Понимаешь, – горячо зашептал влюбленный дворецкий, – от этой женщины несло какой-то магией! Господин Ходжа даже язык вывалил. А я сдержался!
Я не помнил, терял ли когда-нибудь мой язык достоинство при виде красивой женщины. Но бедного Лумиля надлежало поддержать. Потому стерпел и не взорвался оскорбленной тирадой.
– Прости меня, любимая… – продолжил леприкон, обнимая колени кухарки. – Только тебя одну. Слышишь, только тебя!
– Старый дурашка, – Сульма очень мило улыбнулась! Прямо-таки расцвела на глазах, будто призрачная роза в третье полнолуние. – Но я тебя тоше люблю, дурачок.
Стряпуха схватила Лумиля под мышку, в другую руку взяла замечательный букет. И быстрым шагом покинула комнату.
Ах, если бы мне пришли в голову такие слова во время памятного скандала с Юласией… Но, к сожалению, тогда я молчал как рыба и тупо пялился в пол. А могла бы и простить… Эх, судьба моя неудачливая!
– Действенный метод извинений… – пробормотал я, забывая о предыдущей задаче. – Но, как говорится, доктор не в силах исцелить себя сам. Нашелся бы у меня такой советчик, когда мои шмотки вылетали из окон дома дел-ар Пиллио…
