– Ты ему доверяешь? – вполголоса осведомился я у Калмыка.
Еще только не хватало, чтобы наши гостинцы накрылись медным тазиком с легкой руки бомжа Петровича!
– Я тебе доверяю, Петрович? – в свою очередь спросил Калмык у дядьки.
Петрович подавился пивом, заперхал, булькая сизой пеной, затрясся мелким бесом, забыв ответить.
Это меня убедило.
И возражать, когда бомж растворился в сумраке вокзальных лабиринтов, я не стал.
Лопнул целлофан вместе с акцизной маркой. Пробка покинула горлышко «Арарата» – настоящая, корковая пробка с белой «фуражкой», похожая на бледную поганку, – и огнедышащая лава плеснула в толстостенные, приземистые рюмки.
– Поехали?
Коньяк и впрямь оказался хорош. Не греческий цветочный, не крымский, «питьевой без изысков»; не молдавский, слишком светлый для правильного коньяка, а другого к нам не возят… Настоящий ереванский, чьи собратья по бочкам не так давно объявились на полках наших магазинов – правильные, без обмана, но и стоят соответственно. Удивить меня сложно, разное пивал-с – но хорош, зар-раза!
Особенно «У Галины», за полночь.
– Вторую ночь веселюсь, – посасывая маслинку, невнятно сообщил Калмык: то ли жаловался, то ли просто факт констатировал. – Сегодня ребят от вас, красавцев, уберег; вчера, в это же время, Торчка откачивал… а в гороскопе, п-падлы, писали: благоприятные дни!.. Ты понимаешь, Лось…
Ничего я не понимал.
Ничего.
Веселуха случилась без него. Сам Калмык в это время был на первом этаже, у обменки: отстегивал долю капитану Пидоренко, толстому мусору, которого за глаза называли почти по фамилии. Впрочем, грех судьбу гневить: жили с капитаном, что называется, душа в душу.
Кто из кого ее раньше, родимую, вынет.
Поднявшись по лестнице обратно, Калмык и узнал о случившемся.
Оказывается, в отсутствие клиентов Настена ощутила себя Карлсоном и решила, что настала пора немножко пошалить. Подсела к прилично одетому мужичку, явно коротающему время в ожидании поезда – была, значит, при мужичке большая спортивная сумка, – и стала предлагаться задаром. Шефская, стало быть, помощь в особо извращенной форме. Мужичок ерзал, на вопрос «Миленький ты мой, возьми меня с собой?!» не отвечал, задаром не соглашался и за большие деньги не соглашался, тщетно пытался отмолчаться, а потом и вовсе уйти решил.
От греха в Настенином лице подальше.
Тут Настену и пробило на догадку: мужичок-то педрилка! Ну точно, педрилка! Вон, уворачивается, выскальзывает, бабе тронуть не дает, голубь нецелованный!
– Голубой, голубой, не хотим играть с тобой! – Глотка у красавицы была луженая, даром что прокуренная. – Эй, Торчок, давай сюда! Может, ты ему больше понравишься?!
Торчок, новенький в Калмыковой бригаде, с охотой согласился поучаствовать. Торчку было скучно. Он ожидал от работы славных битв и великих приключений, а приходилось практически все время сидеть на скамеечке у чахлого фонтанчика – и все.
Никаких тебе подвигов.
Подвалив к мужичку, Торчок разразился тирадой относительно своей давней любви к голубым. Любви страстной и прекрасной. Хихиканье Настены ввергло его в пучину импровизации, парень силой усадил мужичка обратно, прижал сутулые плечи к спинке креслица и влепил смачный поцелуй куда-то между ухом и бородавкой над губой.
Мужичок взвыл котом, когда сапог отдавит хвост бедной животине, толкнул Торчка в грудь, вынудив отшатнуться, и сломя голову удрал восвояси.
Преследовать беглеца не стали.
Во-первых, потому что явился Калмык, и веселье увяло.
А во-вторых, потому что пришлось откачивать Торчка: с трудом доплетясь до родной скамейки у фонтана, тот шлепнулся задом на каменное сиденье и отъехал. На станцию «Большая Отключка». Молоденькой медсестричке, примчавшейся из вокзального медпункта, пришлось повозиться; а Калмыку пришлось выписать Торчку больничный.
Дня на три-четыре, не меньше.
– Да ничего не было, – оправдывалась Настена, бледная как смерть, как сдобная, хорошо отъевшаяся смерть. – Ничего! Ну, пошустрили, прикололись… нет, Калмык, честно! Да когда я тебе врала, Калмык…
Я полез в карман.
Достал визитку.
– У меня к тебе просьба, Калмык. Если еще раз… если ты или твои орлы встретите этого мужичка, вы его не трогайте. Хорошо? Вы просто попросите его созвониться со мной. А если он откажется или опять смоется – ты мне сам перезвони. Скажешь, где его видел. Вот мой телефон. Договорились?
Длинные костистые пальцы уцепили визитку.
Светлые, выцветшие глаза долго рассматривали прямоугольник бумаги.
Калмык молчал.
И я молчал. Думал. О том, что среди бойцов самые опасные фактуры – две. Плотные, резиновые крепыши с навсегда застывшей улыбкой, низкорослые обаяшки, обманчиво похожие на медвежат из сказок, и вот такие дылды с вечно разболтанными шарнирами, чьи лица отморожены навсегда.
Калмык принадлежал ко второй категории; но первая, пожалуй, опасней.
– Ладно, – наконец сказал он. – Сделаю. Только учти: я в доле.
– В какой доле?
– Пока не знаю. Ты просто имей в виду: ежели что выгорит – я в доле. Будут неприятности или там менты прижмут… приходи сюда. Или своего человека пришли. Пусть любому, кто «У Галины» за стойкой стоять будет, скажет: нужен Калмык.
Он вдруг широко, беззлобно ухмыльнулся.
– Не бей меня, Лось-царевич, я тебе пригожусь!
– Да ведь… – Каюсь, я растерялся. – Да ведь ерунда все это! Просто один дурак из дому сбежал, жена ищет…
– Ищут пожарные, ищет милиция? Ладно, не шурши – ерунда так ерунда. Значит, и доля ерундовая. Ты отложи, что я сказал, про запас и забудь. Наплюй и забудь. Пока само не вспомнится…
Сперва мне показалось, что рядом запищал голодный птенец.
Ленчик виновато заворочался и здоровой рукой полез за пазуху. Извлек на свет божий сотовый телефон и еще раз обвел нас извиняющимся взглядом. Зря: я и так знал, что последние полгода он всегда таскает эту трубку с собой – Ленчиков шеф желал иметь возможность связаться со своим «главвохрой» в любую минуту.
– Да, – сказал Ленчик в трубку.
И секунду спустя добавил уж совсем неожиданное:
– Да, Зульфия Разимовна, я слушаю. Нет, ничего, я не сплю… я на вокзале. Нет, никуда не уезжаю. Мы тут с Олегом Семеновичем и Дмитрием…
Он выразительно скосился на Димыча.
– Евгеньевичем, – прозвучала подсказка.
– …и Дмитрием Евгеньевичем… Что?!
Пауза.
Долгая, мерзкая пауза.
– Да, я подъеду. Машину поймаю – и подъеду. Ничего страшного, я все равно спать не собирался.
– Куда это ты? – осведомился я, глядя, как сотовый птенец перекочевывает обратно во внутренний карман.
