— Можно мне подержать ее? — спросила она, и столько искренней сердечности было в ее просьбе, что никто не смог бы отказать ей.
Наверное, только я видел, как застыла улыбка Молли, когда она протянула спеленатую дочку бывшей королеве. Тонкие брови Кетриккен удивленно поднялись, когда она взяла девочку на руки. Неттл подошла ближе. Я чувствовал, как настороженно гудит Скилл моей старшей дочери. Думаю, что это был зов инстинкта, стремление защитить слабейшего, которое действовало на столь глубоком уровне, что она едва ли заметила, как объединила свой Скилл с моим. Это было неизбежно.
Молли подняла светлую накидку, которая прикрывала лицо дочери.
Я наблюдал за выражением лица Кетриккен, когда она посмотрела вниз и встретилась с пристальным взглядом Би. Девочка не спала и молча встретила взгляд голубых глаз. Кетриккен вздохнула так тихо, что, кроме меня, наверное, никто этого не заметил. Ее улыбка не исчезла, но стала холоднее. Она сделала два шага к креслу и опустилась в него. Потом, будто решив что-то доказать себе, развернула одеялко.
Моя дочь была одета в тонкий шелк и кружева, каких никогда не носили другие дети Молли. И даже эта одежда, сшитая Молли до ее рождения, только подчеркивала ее миниатюрность. Ручки Би лежали на груди, и рядом с пальцами Кетриккен выглядели крохотными птичьими лапками. Будто решившись, она коснулась левой руки Би указательным пальцем.
Остальные гости подошли ближе, ожидая разрешения увидеть младенца. Кетриккен посмотрела вверх, но не на меня, а на леди Солас, ее целителя. Женщина стояла за плечом Кетриккен, чтобы разглядеть ребенка, и теперь, когда их глаза встретились, я узнал этот смиренный сочувственный взгляд. Я видел его в глазах нашей прислуги. По мнению леди Солас, Би не задержится надолго в этом мире. Что бы ни думала Кетриккен о ее светлых волосах и голубых глазах, она ничего не сказала. Старая королева мягко сложила одеяла вокруг нее и снова прикрыла ее личико. Ее пальцы двигались так нежно, будто она укутывала мертвого ребенка. Я похолодел.
— Она такая крошечная, — сказала Кетриккен, возвращая Би матери. Она предлагала сочувствие. Каким-то образом ее слова выразили понимание, почему Би не была представлена миру, в котором ей не суждено жить.
Когда девочка вернулась в руки Молли, я почувствовал облегчение. Хотя Молли выпрямилась, как гвардеец на карауле, ее взгляд был спокоен, и голос не дрожал, когда она заметила:
— Но она идеальна.
— И растет с каждым днем, — искренне солгал я.
После моих слов наступила такая тишина, что я пожалел о сказанном. Все женщины молча сделали выводы, но только целительница заговорила:
— Какая же она родилась? Она родилась до срока?
Все в комнате замерли в ожидании ответа.
Но Молли только укутала Би и отошла к камину. Она молча качала и похлопывала ее, и гости, устыдившись, отступили и начали садиться в кресла. Даже Кетриккен нашла удобное местечко, и только леди Солас осталась стоять. Она наблюдала за Молли и внезапно заметила:
— Вы быстро оправились после родов, леди Молли.
Невысказанный вопрос: ребенок действительно ее?
— Я много отдыхала, — скромно ответила Молли и бросила взгляд в сторону.
Я чувствовал жадное желание леди Солас расспросить ее подробнее. Это было стремление целителя понять источник трудного случая, а затем применить свои навыки для его решения. Молли тоже почувствовала это и была озадачена. Когда она смотрела на ребенка, она не видела ничего плохого в ней, кроме того, что Би была намного меньше, чем все остальные ее дети. Но в пытливом взгляде целителя Молли читала опасение, что Би нездорова или ненормальна. Получив ее в свои руки, эта женщина будет пытаться исправить нашу малышку, будто Би — это сломанная игрушка. Я почувствовал прилив неприязни к целительнице: как смеет она считать мою Би не идеальной! А под всем этим — холодный поток беспокойства: быть может, она и права. Внезапно мне захотелось оказаться подальше от встревоженных глаз целителя. Я не хотел слышать ничего, что эта женщина может сказать о Би. Мы с Молли встретились взглядами. Она прижала малышку к себе и улыбнулась:
— Вы так добры, что беспокоитесь обо мне. Вы так внимательны и заметили, что я быстро устаю. В моем возрасте быть матерью младенца нелегко, — Молли улыбнулась всем гостям. — Теперь моя дочь возьмет на себя все обязанности хозяйки дома. Я знаю, вы поймете мою потребность уйти так рано. Но, пожалуйста, не думайте, что вы должны последовать моему примеру. Я понимаю, что мой муж скучает по обществу и редко получает шанс провести время в беседах со старыми друзьями. Я только попрошу его отнести колыбель и снова отправлю его к вам.
Надеюсь, я сумел скрыть удивление. Это было не просто внезапное решение, но властное распоряжение для всех собравшихся. Краем глаза я увидел лицо Неттл: она уже прикидывала, как восстановить разрушенные мосты. В изгибе ее губ я увидел две вещи: она разделяет страх матери, что леди Солас может найти что-то неладное с Би, и одновременно полна холодной уверенности, что целительница будет права.
Но мне нужно было поднять колыбель. Опять. И впереди — долгий подъем по лестнице. Я свел губы в улыбку и поднял свою ношу. Наши гости поспешно пожелали хозяйке дома хорошей ночи. Молли шла впереди меня, а я шествовал сзади, и гордость моя скрипела так же, как и моя спина. Как только за нами закрылась дверь, я прошептал ей:
— Сегодня она спит в нашей комнате, с моей стороны кровати.
— Именно об том я и думала.
— Мне не понравилось, как эта женщина смотрела на Би.
— Леди Солас?
Молли замолчала, сдерживая ярость. Она знала, как я хотел бы услышать, что она не обижается на слова Кетриккен, но не спешила меня успокоить. Леди Солас оскорбила ее, а, так как в наш дом ее привела Кетриккен, обида Молли распространилась и на бывшую королеву. Она понимала, что меня раздирают противоречивые чувства, но не предложила мне никакого утешения, а только бодро шагала по коридору до широкой лестницы, ведущий наверх, к нашей спальне. Я медленно плелся за ней, колыбель с каждым шагом весила все больше. К тому времени, когда я дотащил ее до спальни, Молли уложила Би в центре кровати, и я понял, что этой ночью она будет спать между нами. Тем лучше. Я быстро прошелся по комнате, делая вид, что закрываю портьеры и разжигаю камин, но на самом деле проверяя все ниши и занавеси. Когда я успокоился, Молли уже переодела Би в мягкую маленькую ночную рубашку. Это сделало ее еще меньше. Когда Молли подвернула лишнее под ее ножки, я спросил:
— Если я вернусь к гостям, с тобой ничего не случится?
— Я запру за тобой дверь, — ответила она.
Я встретил ее взгляд. Глаза моей самки заверили меня, что наш детеныш будет в безопасности.
— Это разумно, — согласился я. — Я постучусь и подам голос, когда вернусь.
— Хорошо. Это утешает, — тихо сказала она, а затем, вопреки всему, мы оба рассмеялись.
— Уверен, что мое беспокойство — просто глупость, — соврал я ей.
— Уверена, ты ведешь себя глупо, думая, что я тебе поверю, — ответила она и последовала за мной к двери. После того, как за она мной закрылась, я услышал, что с усилием двигает тяжелый, редко используемый засов. Слышно было, как скользит металл по металлу. Хороший звук.
Кетриккен и ее спутники остались всего на одну ночь. На следующее утро мы не вынесли Би к завтраку, и никто не пожелал увидеть ее. Менестрель так и не вызвался посмотреть ее, прилюдно или в одиночку. Кетриккен даже не упомянула, что Би должна быть записана как истинный ребенок Фитца Чивэла Видящего. Она никогда не войдет в список официально признанных наследников престола. Ее жизнь не будет похожа на жизнь ее сестры, это было очевидно. Кетриккен оценила моего ребенка и нашла ее неполноценной. Я не мог решить, чувствовал ли я возмущение подобным отрешением Би, или глубокую благодарность.
Ибо была и другая сторона этой медали. Если бы Кетриккен признала моего ребенка, даже в частном порядке, это был бы защитный покров для Би. То, что она не объявила Би частью династии Видящих, ставило ее за пределы двора, туда, где долгие годы находился я сам: Видящий, резерв и обуза трона.
Кетриккен заявила, что должна уехать вскоре после полудня, и что ее друзьям тоже пора ехать по домам. На меня она смотрела с глубоким сочувствием. Наверное, она предполагала, что мы с Молли хотели остаться наедине с нашей угасающей дочерью, побыть с ней прежде, чем она уйдет. Это было бы добрым знаком внимания, если бы Би действительно умирала. Прощание прошло тяжело: ее отъезд казался пожеланием скорой смерти моей дочери.
Неттл задержалась на неделю. Каждый день она наблюдала за Би и, думаю, поняла, что, хотя малышка не растет и не набирает веса, умирать она тоже не собирается. Она оставалась такой же, как и раньше, ела, пила, ее голубые глазки оглядывали мир, а искра ее жизни становилась все сильнее для моего Уита. Наконец, Неттл объявила, что должна вернуться в Баккип, к своим обязанностям. Перед отъездом она нашла время отругать меня за то, что я не рассказал ей раньше о рождении Би, и настоятельно попросила меня сразу же сообщать ей о всех изменениях здоровья малышки или матери. Я легко обещал ей это.
