— Тебе что, даже ту память, что была, отшибло? — с ужасом воскликнула девушка.
— У меня кружится и сильно болит голова, — осторожно ответил я, боясь случайно перейти на русский. — Я сейчас плохо соображаю.
— Но ты меня-то хоть помнишь? — спросила рыжеволосая.
Вопрос был неожиданным и неприятным. Врать, что помню, не хотелось, это можно было легко проверить. Логичнее было сказать, что память у меня всё же частично отшибло, и таким образом попытаться уйти от серьёзного разговора пока действительно что-нибудь не вспомню.
— Извини, но не помню, — осторожно, всё ещё боясь перейти на русский, произнёс я.
— Надеюсь, ты шутишь? — спросила девушка испугавшись.
— Нет, Агата, мне не до шуток.
Сказав эту фразу, я ещё сильнее испугался за свой рассудок. Девушка казалась мне незнакомой, но имя её я, как выяснилось, знал. Всё это мне очень сильно не нравилось. А вот, девушка, наоборот, сразу же заулыбалась и сказала:
— Дурацкие у тебя шутки, Роберт! Я ведь поверила. Про туалет тоже соврал?
Я хотел сказать, что про туалет — чистая правда, но неожиданно понял, что отлично представляю расположение всех помещений в медпункте: от туалета до кабинета пани Митрош. Правда тут же возник вопрос: а кто такая пани Митрош? На него ответа пока не было. Но было ощущение, что ко мне большими кусками возвращается память, но при этом казалось, будто память эта не моя.
Я сходил в туалет и умылся над раковиной ледяной водой. Это помогло почти полностью прийти в себя и вспомнить ещё много чего. Умываясь, глянул в зеркало и обратил внимание, что белки глаз у меня красные. И ещё на мне была пижама. Это было странно, я хорошо помнил, что пил зелье и ложился на кушетку в майке и куртке.
Надо было возвращаться к рыжеволосой Агате, кем бы они ни была, но хотелось ещё немного потянуть время, в надежде, что я вспомню наконец-то кем она мне приходится и почему называет меня Робертом. А вот то, что в медпункте есть душевая, я уже вспомнил, поэтому вернулся в процедурную и обратился к девушке:
— Агата, мне всё ещё очень плохо — мутит, штормит и, кажется, я вот-вот потеряю сознание. Мне бы холодный душ принять. Можно?
— Да, пожалуйста, — ответила девушка.
Я отправился в душ. Голова уже почти не болела, но зато её буквально разрывало от возвращавшихся воспоминаний. Они, цепляясь одно за другое, кружились в голове и потихонечку располагались каждое на свою полочку в закромах моей памяти.
Пока стоял под прохладной струёй воды, вспомнил, как пил зелье для восстановления памяти, как перед этим уговаривал Агату его приготовить и как мне снились необычные сны. Вспомнил поединок с Шимчиком и бой с партизанами. Теперь я знал ответы на все вопросы, что мучили меня в последние дни.
Но как только я разобрался с этими вопросами, им на смену пришли другие. Сколько времени я нахожусь в Восточном? Почему у меня польские имя и фамилия? Почему я знаю немецкий язык? Когда и где я его выучил? И много-много других вопросов различной степени важности.
Ясно было лишь одно — спецоперация, в которой я принимал участие, затянулась, меня как-то перевезли в секретный подготовительный центр в Польше, и здесь меня и ещё примерно сотню ребят к чему-то готовили. И тут же пришло жуткое понимание, что в этом центре я нахожусь уже не один месяц — февраль на улице был тому подтверждением. Выходит, я проторчал в Восточном уже около полугода.
С другой стороны, немного прояснилась ситуация с немецким языком — за полгода его вполне можно было выучить, особенно если со мной поработали сильные менталисты, расширившие мою восприимчивость к новым знаниям, а после этого я пару месяцев только и занимался тем, что учил язык, а потом попал в языковую среду. Но при этом я хорошо помнил, как по прибытии в Восточный меня приветствовал на немецком майор Нидербергер, и я его понимал. Значит, я выучил язык до прибытия в центр «Ост». Но где я мог это сделать?
От этих нестыковок снова заболела голова, но уже не так сильно, как раньше. Я попытался отогнать лишние мысли и сконцентрироваться на Агате. Кто она такая, откуда я знаю, как её зовут, и почему она приготовила для меня зелье и помогает мне? Ответы на эти вопросы стоило получить до того, как я опять буду с ней разговаривать.
«Ты знаешь, как её зовут, потому что она твоя девушка», — неожиданный ответ на все вопросы, связанные с Агатой, возник в голове сам собой, и я тут же вспомнил, как и когда мы познакомились, как мы проводили время, какие были у нас отношения, что она любила и что её выводило из себя.
Агата была моей девушкой, а я её парнем. Точнее, её парнем был Роберт — я-то ощущал себя уже как Роман. Но вести себя с Агатой и всеми остальными в Восточном однозначно стоило так, будто я всё ещё оставался Робертом. И тут до меня потихоньку начало доходить, что во мне теперь будто живут две личности: Романа Андреева и Роберта Гроховски. Стало страшновато — я понял, что избавиться от Роберта и его приобретённых привычек будет нелегко.
При этом классического раздвоения личности я не ощущал — его и не могло быть, просто в памяти перемешалось много всего, воспоминания Романа легли на воспоминания Роберта, и я не сразу мог отличать, кому какое принадлежит. Поэтому я стоял под прохладной водой и продолжал раскладывать их по разным полочкам. И вроде, получалось.
Через какое-то время я всё разложил. Воспоминания Романа обрывались на разговоре со странным стариком на базе в лесу после похищения, а воспоминания Роберта начинались в Восточном с разговора с майором Нидербергером. И я чётко мог отличить одни от других. Это радовало. Раздвоения личности не произошло, внутри меня была одна личность — Роман. Просто в какой-то момент ей внушили, что теперь она Роберт, но теперь всё вернулось на свои места. Ну или почти всё.
Ещё обрывками просматривались ложные воспоминания Роберта — ничего конкретного и очень мало. Они были словно в тумане — немного про детство с родителями и немного про время, проведённое в детском доме. Их вложили в мою голову совсем мало — просто чтобы были, чтобы Роберт хоть что-то помнил о своём детстве.
Когда я разложил все воспоминания, то понял: должен быть ещё один период. И он однозначно был, но о нём, к сожалению, я ничего не помнил. Период, в течение которого меня перевезли из России в Польшу и обучили немецкому языку. Из этого периода я не вспомнил вообще ничего. Впрочем, это было некритично. Хоть мне и хотелось узнать всё, но и вернувшихся воспоминаний уже хватало, чтобы осознать, кто я такой и вернуться к выполнению задания.
Но сейчас мысли о задании стоило временно отогнать — ситуация не требовала срочных решений и поступков, поэтому нужно было окончательно прийти в себя, осмотреться, собрать максимально информацию для КФБ, оценить ситуацию уже с позиции Романа и составить план побега. И при всём этом не выдать себя.
Я с ужасом вспомнил, как сильно рисковал, используя заклятия, выученные в Кутузовке. И ещё мне стало интересно, почему именно сейчас, спустя полгода я начал это всё вспоминать? И ещё я вспомнил, как Агата говорила, что ей тоже снятся странные сны. Скорее всего, она тоже была вовсе не Агата. Но кто? Со всем этим надо было теперь разбираться и при этом не раскрыть себя. Десятый уровень в Восточном я так и не получил, значит, блокировки уровня всё это время работали, несмотря на то что мне заблокировали память. Это не могло не радовать.
Я выключил воду, вытерся, оделся и отправился к Агате. Надо было придумать, что ей рассказать, она явно ждала от меня подробностей. Главное было с непривычки в процессе разговора случайно не перейти на русский язык. Тогда был шанс, что Агата ни о чём не догадается.
«Интересно, как же тебя зовут на самом деле и откуда ты?» — с этой мыслью я вошёл в процедурную.
Агата тем временем помыла пол. Едва увидев меня, она спросила:
— Ну как? Тебе легче?
— Немного, — ответил я. — Тошнота прошла, сил вроде бы прибавилось, но в голове какая-то каша.
Тут я соврал, голова уже была достаточно ясной, но я представлял, как сейчас Агата накинется на меня с расспросами, и инстинктивно это дело оттягивал.
