— Узнаешь тут… – буркнул Барт, отворачиваясь. – Все‑то тайны у вас какие‑то. Но ведь зачем‑то вы меня спасли там, в Вальбо? И с собой взяли…
Серый ничего не ответил.
Они довольно долго лежали в темноте. Барт уже начал засыпать, когда снова услышал его голос:
— Леонард. Можешь называть меня Леонард.
Барта всегда удивляло, как резко человек может менять отношение к одним и тем же вещам в зависимости от того, насколько удовлетворены его самые простые потребности. К примеру, когда ты только что поел, можно запросто пройти мимо сочного ароматного куска окорока и даже не обернуться в его сторону. Немножко проголодаешься – и уже невольно поведешь носом. Пропустишь о бед или ужин – будешь готов отдать за него двойную цену. А после пары дней голодовки, пожалуй, и прибить кого‑нибудь можешь не то, что за окорок – за корку хлеба.
Да что там – иногда и переполненный мочевой пузырь может захватить все помыслы и превратить жизнь в кошмар. Было такое однажды, когда он отправился петь баллады Милене Торп, дочке торговца тканями, сдуру выдув перед этим две солидные кружки сидра – вроде как для храбрости. Еще и с собой прихватил. Милена в тот вечер была хороша, как фея, от сидра прелестно зарозовела, и к концу третьей баллады уже начала намекать, что отец уехал в порт следить за разгрузкой товара, и будет сегодня очень поздно, а кухарка попросилась уйти пораньше, ссылаясь на хворь одного из малолетних сыновей.
А Барт, тренькая по струнам и вымученно улыбаясь, все прикидывал, как бы так ненадолго отлучиться, чтобы и момент не упустить, и перед дамой не опростоволоситься. К счастью, такую возможность подкинула сама Милена – сидр кончился, и она отправилась на кухню за другой бутылкой. Вернулась, конечно, очень не вовремя, обнаружив юного Твинклдота справляющим нужду в огромную кадку с каким‑то колючим кустом, якобы привезенным папаше Торпу аж с полуострова Аль–Бакши. Надо ли говорить, что аудиенция на этом была закончена.
Так что поневоле задумаешься: а что в действительности движет людьми – разум или такие вот низменные и неконтролируемые потребности? Может, и любовь, и ненависть, и жажда богатства, славы или власти – это тоже что‑то вроде переполненного пузыря?
Барт в очередной раз обратился к этой философской теме, когда пилигрим растолкал его чуть свет, приказав собираться. Просыпаться так не хотелось, что он готов был треть жизни отдать за возможность проваляться в сене до полудня. Юноша долго ворчал, потом выбрался, наконец, из‑под попоны и, зевая, потягиваясь и вытряхивая сенную труху из волос, поделился своими соображениями со спутником, чем нема ло его развеселил. Смех мага напоминал отрывистый кашель – видимо, беспокоила рана.
— Знаешь, Бартоломью, а ведь кое‑кто пишет про это целые научные труды. Но – да простит меня Аранос–Хранитель – в твоем изложении эта теория мне нравится больше.
— Ну да? И вы с ней согласны?
— Во многом. Но ладно, хватит рассиживаться. Я собирался выдвинуться еще на рассвете.
— Куда мы так торопимся, господин Леонард? – поморщился Твинклдот. – Выглядите вы, между прочим, неважнецки. Вам бы еще отлежаться. Да и я бы еще дрых хоть до полудня.
Ночь действительно не пошла магу на пользу – он еще больше осунулся, под глазами легли тяжелые тени, а походка стала медлительной и неуверенной.
— Ничего, пока держусь, – отмахнулся он и глотнул отвара из мухоморов. – Если не будем мешкать, сегодня к полудню выедем на тракт, а там еще не очень много – и доберемся до перекрестка с Западной дорогой. Там скопление постоялых дворов – называется Распутье. Есть где затеряться. Вот и отдохнем основательней. Держи.
В сторону Барта полетел небольшой кошель.
— Пусть теперь будет у тебя – на всякие мелкие расходы.
Барт заглянул в кошель – там были в основном мелкие медные монеты и парочка серебряных в двадцать лир.
— А сейчас – дуй в таверну. Возьми еще бутылку этого их пойла и немного провизии – на день пути, не больше. И самое главное – узнай, не продаст ли он одну из лошадей. Мне бы не хотелось опять понапрасну нагружать Принцессу.
— Понял, – кивнул Барт.
— Давай. Только быстро и тихо.
— Да понял я, понял.
Барт спустился с сеновала и поплелся к выходу, шаркая по полу своими огромными башмаками.
Небо было мутное и бесцветное – ни облаков, ни солнца. Мрачная мгла, спускающаяся до самой земли и затаившаяся у горизонта клочками густого тумана. Серо, уныло, безрадостно. Замызганные и скособочившиеся дворовые постройки выглядели еще более убого, чем обычно, и казалось, даже лошадиный навоз, коего в избытке по всему двору, воняет как‑то особенно неприятно. Барт, зевнув и растерев лицо ладонями, двинулся к таверне. Из приоткрытой двери доносились пьяные выкрики.
— Да они что, никогда не угомонятся? – проворчал Барт, невольно замедлив шаг.
Но возвращаться было глупо. Оставалось только надеяться, что, как и в прошлый раз, удастся поговорить с трактирщиком, не привлекая внимания остальных постояльцев.
— Ладно, – шумно выдохнул юноша. – Быстро и тихо. Прошмыгну, как мышь, никто и не заметит.
Оказавшись на пороге, Барт получил очередное подтверждение своей теории. Вчера для него, оголодавшего, как бродячая собачонка, эта харчевня показалась благоухающей самыми аппетитными ароматами. Сейчас иллюзии рассеялись, и Барт невольно сморщил нос от запаха прокисшего пива, вонючего лампового масла, объедков, пота, перегара и прочих ароматов, сопровождающих подобные третьесортные кабаки.
Бандиты все еще были в зале, почти в полном составе. Возможно, они и спали, но совсем недолго и прямо здесь, за столами. Здоровья и настроения такое времяпровождение им не добавило – это сразу было видно по опухшим озлобленным мордам.
Бланка ходила вокруг столов с помойным ведром и собирала обглоданные кости, черепки глиняной посуды, рыбьи хвосты и прочие ошметки. Встретившись взглядом с Бартом, она еще больше сгорбилась и сделала вид, что уборка – самое увлекательное в мире занятие.
Барт не без труда разглядел за стойкой коротышку–трактирщика и потихоньку направился к нему.
— Доброе утро, дон, – изобразив некое подобие гостеприимной улыбки, поприветствовал тот юного Твинклдота. – Чего изволите?
— Бутылку выпивки покрепче и дневной запас провизии на двоих.
— Вы и за вчерашнее еще не рассчитались, дон… – скривился трактирщик, почесывая грязную шею.
Барт тряхнул кошельком, давая понять, что на этот раз при деньгах.
— Другое дело, – заметно подобрел хозяин и принялся рыться на полках.
Тут раздался грохот опрокинутой скамьи, сопровождающийся пьяным гоготом и отборнейшей бранью. Трактирщик дернулся и затравленно посмотрел на гостей.
