— Грустно как… — вздохнула Альга. Она подвинулась ко мне под бок и с удовольствием слушала историю рода Ритов. — Ты никогда не рассказывал. А почему имена Эрик и Рик у вас считаются одним именем? Эх, Оррен, такой у вас род интересный.
— Какой уж есть. Не думаю, что мы, Риты, одни такие странные, тут у кого угодно поройся в шкафу — обязательно парочка скелетов выпадет. А с именами все очень просто: то ли в старые времена с фантазией у людей было туго, то ли все поголовно манией величия страдали, но, когда у жены первого Эрика Рита родились мальчики-близнецы, счастливые родители не придумали ничего лучшего, как назвать их в честь великого папы — Эриком и Риком. С тех пор и считается, что это всего лишь варианты одного целого.
Альга весело фыркнула:
— Одно дело, когда на свет вываливается парочка скелетов, и совсем другое — если весь шкаф забит костями. А ты, Оррен, явно лидируешь по количеству спрятанных по углам тайн.
Спорить с таким заявлением я не стал: что есть — то есть.
Можно собой гордиться.
Все равно уже было пора собираться и спускаться на нижнюю площадку — за окнами стемнело достаточно для того, чтобы остаться не замеченными убийцепоклонниками. И в то же время ночь лишь вступала в свои права, так что можно было не опасаться опоздать на предстоящий вызов «Хель» в исполнении эольцев.
На первый взгляд такая заманчивая прогулка по ночной деревне на второй оказалась не самой светлой идеей Юльтиниэль. Лучше бы она посидела на нижнем этаже дома, а не «гуляла» по деревне. Конечно, холодный ветер поспособствовал тому, что тяжелые мысли все-таки выветрились из головы девушки, да и темные улицы исследовать оказалось весьма интересно, но вот только тонкая кофта, в которой полуэльфийка вышла из дому, никак не спасала от ночной прохлады.
Юля боролась с собой, отказываясь поворачивать обратно к неказистому дому, и широко размахивала руками, стараясь немного согреться. Бегать она уже пробовала — только заблудилась. Хоть селение не было таким уж огромным, но одинаковые улицы с ровными рядами приземистых домов приводили девушку в уныние, а глубокая темень, расползшаяся по деревне вместе с туманом, и вовсе не позволяла отличить одно строение от другого.
Так что Юльтиниэль, осознав, что еще несколько часов — и она превратится в большую ледышку, решила вернуться к главным воротам и уже от них искать дом вредной тетки. В противном случае спонтанная прогулка могла завершиться весьма плачевно, да и других идей найти оставленное жилище не возникало. А зрительная память у полуэльфийки была всем на зависть.
Свернув к оградительной стене, Юля спокойно пошла вдоль ровного частокола, изредка прислушиваясь к спящей деревне. Сейчас, когда диагноз окружающему миру уже был вынесен и скорого выздоровления не предвещал, ей хотелось разобраться в себе. Полуэльфийка ненавидела самокопание, потому что чаще всего это приводило к обнаружению у себя таких ненужных штук, как совесть, привязанность, а то и вовсе симпатия. Когда Юля решила в последний раз разобраться в собственных чувствах, решила, что любит Кристиана… А теперь вместо этого появился нездоровый скепсис, что она вообще на подобное неспособна.
Как недавно выяснилось — похоже, император тоже. Иначе, по мнению полуэльфийки, он не стал бы отнимать у нее обручальное кольцо. Коли один раз уступил, то что мешало Крису и повторно примириться с заскоками Юльтиниэль? Либо прогрессирующий эгоизм, либо понимание, что ничего бы у них не получилось…
Она уже собралась обвинить императора во всех смертных грехах, как вдруг чуткий слух Юли уловил посторонние звуки. По коже пробежали мурашки — слишком уж пугающе звучал детский плач в ночной тишине. Полуэльфийка замерла на месте, пытаясь понять, откуда доносятся тоненькие всхлипы.
Впереди виднелась небольшая обзорная площадка, на которой ночью должен был дежурить стражник, бдительно наблюдая, чтобы никакая тварь не подобралась к деревне, — такие возвышения примыкали к забору с внутренней стороны через каждую сотню метров. Вон чуть мигал огонек свечи, да и зрение Юльтиниэль, которое девушка улучшила заклинанием, могло различить силуэт сгорбившегося мужчины.
Однако плач доносился именно оттуда.
Юля сама не поняла, как преодолела расстояние до обзорной площадки, замерев под косой лестницей, прислоненной к обзорному пункту. Детей полуэльфийка не любила, считая, что плаксивое, сопливое и мелкое нечто, которому взрослые уделяют внимания куда больше, чем уже выросшему ребенку, в доме — вещь совершенно лишняя. Но это если поблизости находился какой-нибудь толстый карапуз, недовольный лишь тем, что ему не купили очередную игрушку…
А если слово «ребенок» понималось абстрактно, то для Юльтиниэль дети были объектами неприкосновенными, почти священными… Такое отношение к потомству было заложено в эльфов природой, и даже разбавленная смертным отцом кровь не могла ничего сделать. Инстинкт защитить ребенка и убить любого, кто осмелился его обидеть, оказался сильнее голоса разума.
Так что, еще секунду прислушиваясь к тихому плачу, Юльтиниэль пыталась заодно и интуицию послушать, но спустя мгновение уже карабкалась по мерзко скрипящей лестнице, надеясь, что стражники с соседних площадок ничего не заметят. А уж с одним дядькой-то она быстро справится. Но мужчина сидел к девушке вполоборота, обнимая копье, и, кажется, спал — на шум он даже не отреагировал. Юльтиниэль кинула в его сторону настороженный взгляд — что-то было странное в спящем стражнике — и даже сделала шаг в его направлении, но плач все не смолкал, а в голове от тонкого надрывного голосочка уже звенело. И, презрительно подумав о неисполнении служебного долга, полуэльфийка огляделась в поисках ребенка.
И поняла, что он доносится… с той стороны надежной стены…
Юльтиниэль осторожно перегнулась через стену, приготовившись в любой момент увернуться от опасности и ударить в ответ, но в густой ночной тьме разглядеть что-либо было нереально. И противиться желанию защитить ребенка она не могла.
— Ты где? — тихо окликнула Юльтиниэль, надеясь, что ее услышат и отзовутся.
Потом, уже не боясь разбудить стражника, пробормотала ругательство и добавила к заклинанию, улучшающему зрение, еще и то, что позволяло видеть в полной темноте. Краски сразу стали насыщеннее, а мир обрел контрастность, и теперь Юльтиниэль могла разглядеть каждый листик на низком кустарнике под стенами ограждения.
А заодно и самого ребенка.
В нескольких шагах от забора сидела девочка лет пяти: светловолосая, кудрявая, в запачканном землей легком платье. Малышка сжимала в руках длинную голубую ленту, какие обычно вплетали в волосы замужние женщины западных земель.
