Если Цеорис помог мне справиться с прошлым, то Ньелль возбудил интерес к будущему. Я с благодарностью глянул на Профессора, но тот сделал вид, что не заметил. Переложил стопку каких-то бумаг на столе и будничным тоном заявил:
— К сожалению, сейчас я загружен делами. Но потом, позже, когда их станет меньше, я с удовольствием поболтаю с вами. Просто потому, что мне это приятно.
— Мне тоже, профессор.
Я встал, оправил одежду и поклонился, приложив руку ко лбу. Чувствуя себя окрыленным — или, по меньшей мере, сбросившим груз бессмыслицы с плеч. И таким сильным было чувство свободы, что я забыл обо всем — в том числе и о той, что лежала сейчас, свернувшись в калачик, в развалинах. Но старый Ньелль не дал мне и минуты безмятежного существования — каким образом он узнал, старый черт, о том, куда я употребил жидкость, поддерживающую в нем жизнь в течении многих лет, я не знаю. Просто узнал — и с жестокостью мудрых напомнил мне, что по крайней мере одна проблема у меня еще осталась.
— Вы весьма оригинально распорядились Субстанцией, молодой человек.
Я не знал, что сказать. Поэтому произнес первое, что пришло в голову:
— У меня не оставалось иного выбора. — Сглотнув, я, вопреки всем законам этикета, предписывающим долгое, изощренное прощание с пожеланиями всяких благ, резко повернулся к двери и пошел прочь. А старик печально хмыкнул мне вслед, словно зная, о чем я буду думать, делая восемь шагов к двери.
А думал я вот о чем: зачем ждать сорок лет? Он мудр, опытен, он может знать… Ведь магия для того и существует, чтобы свершалось невозможное?
Я так и не спросил. Но когда я подошел к занавеси, из темноты кабинета его голос порхнул ко мне, как усталая птица:
— Нет, к моему великому сожалению. Я не смогу помочь. Ей придется ждать кого-то более знающего. Или же ей, как и мне, поможет само время.
Я склонил голову, пожалуй, даже что и смиренно.
— Чем вы намерены заняться, молодой человек?
— Буду выслеживать свою судьбу.
— А потом?
— Поставлю на нее силки, поймаю и заставлю все переделать по-моему.
И, откинув полог, я вышел в коридор.
Аффар дернулся ко мне, но потом сдержался, памятуя о достоинстве. Подплыл степенно и изящно, сложил ладони на объемном пузе. Прикрыл тяжелые веки и с ленцой в голосе спросил:
— Ну как?
— Мы побеседовали с уважаемым профессором. Он выразил мне благодарность, а также надежду на то, что мы пообщаемся с ним как-нибудь, когда он разберется с делами.
— С делами, значит… — толстяк вдруг словно сдулся, как раскрашенный воловий желудок, из которого выпустили воздух, — Знаешь, что это значит?
Я покачал головой. Я вправду не знал.
— В скором времени у нас будет новый Глава Академии. — Аффар с видом обиженного ребенка бросил ревностный взгляд на занавеску, испещренную письменами, потом опомнился и злобно глянул на меня. — Я тебя разве не отпустил? Иди, иди…
Я и ушел.
Ушел жить дальше.
***
Я был рад, что поговорил с Ньеллем, и радовался — жизни, солнцу, Пухлику, даже обычной рутине Академии. Студенты шушукались за моей спиной о том, что я якобы совершил вызов Духа Асгората, и прочую ерунду; правду (или большую часть ее) знали только я, Ньелль, Аффар и Асурро. Так что поле для выдумок у моих однокашников было просто огромное… Я даже слышал версию о том, что я умудрился превратиться в Главу Дисциплины, и под его личиной пил и гулял по всем городским борделям. Я только усмехался на расспросы и качал головой, и скоро эту новость сменила более свежая, а потом следующая, а потом еще одна и так далее.
Спустя несколько недель после моего заключения начался курс Некромантии. Пухлик притащил свитки с запретами — все сто шесть — и стал зачитывать мне, бросая выразительные взгляды. Видимо, боялся, что я снова сделаю что-нибудь противозаконное.
— Нельзя, — слышишь? нельзя вызывать духов покойных родственников или друзей или кого бы то ни было без предварительного оповещения преподавателя. Ты понял, Джок?
— До последней буквицы.
Я и не собирался нарываться на неприятности. Тем более теперь, когда у меня появилась цель, да и просто — не хотелось портить отношения с Аффаром. Еще семнадцать дней назад я, услышав о возможности призвать духов умерших, плюнул бы на запреты и навызывался бы вволю. Теперь, благодаря Цеорису и знанию того, что тело моей девочки в безопасности покоится в хрустальном сосуде, я отнесся к этой возможности довольно прохладно.
— Нельзя вызывать духов, не имея при себе средства для их укрощения, — бубнил Пухлик, — нельзя…
И так далее.
На первом занятии по Некромантии я вдосталь посмеялся — не вслух, конечно. Во-первых, студенты, все до одного, казались испуганными и притихшими, во-вторых, Мик все два с половиной часа держал меня за руку, как жених свою желанную невесту. Видимо, опасался, что я вскочу со скамьи и вызову сонмище духов ему на голову. Я хихикал про себя, и время от времени делал движение, будто порываюсь встать. Он дергался. Да, я не смог удержаться.
Профессор Гелдар Рин Сихха оказался весьма умным человеком, не без чувства юмора, неожиданно раскрепощенным и жизнерадостным толстячком. Глядя на него, трудно было себе представить, что он возглавляет Кафедру Темных Искусств. Профессор Шухнаик, преподававший нам Порчу и Сглаз, куда больше подходил на роль главного эксперта по Вызыванию Духов и Подниманию Трупов. С него я обычно тоже ухахатывался. Длинный, с густыми бровями и пронзительными глазами, он громовым голосом вещал нам, что, если связать три волоска из хвоста осла и подкинуть их в суп своему недоброжелателю, все его претензии мигом испарятся вместе с дымом от его же погребального костерка. При этом факт того, что человек вряд ли безропотно съест суп, в котором плавают длиннющие, жесткие, черные волосы, не рассматривался. Я всегда считал Академию местом, где царит абсурд и смешение противоположностей, и эта парочка еще более укрепила меня в этом мнении.
Но, смех смехом, а слушать Гелдара было — одно удовольствие, он рассказывал действительно интересные вещи… я даже пнул Чесса, который, перегнувшись через стол, зашипел мне в затылок:
— Слышал новость?
На пинок он никак не отреагировал, поэтому я решил отвязаться от него по быстрому — просто ответить на вопрос.
— Нет.
Он воткнул свой нос максимально мне в шею и, азартно оплевывая воротник форменной мантии, шепнул:
— Глава Академии теперь новый! Профессор Ньелль, ну тот, из саркофага! Круто, правда? Почти что живой мертвец!
Я закатил глаза. Сюрпризом для меня эта новость не была, после фразы Аффара брошенной им в минуту слабости, глупо было ждать чего-то иного. Уж чем-чем, а самообманом Аффар не занимался никогда, и смену власти чуял за недели. Я уж было скосил рот, чтобы сказать это Чессу (да и, признаюсь, чтобы оплевать его в ответ), но в этот момент о наш с Пухликом стол с треском опустился посох Гелдара.
