— Давай-ка беги в Заал, тебя Джон Фаа требует. Скорее, скорее, шевелись!
В комнате Совета сидели Джон Фаа, Фардер Корам и главы кланов. Лица у всех были непривычно суровые.
— Лира, детка, — печально заговорил цаганский король. — Фардер Корам рассказал мне, как ты читаешь по этой своей штуковине. Наш бедный Якоб, прими, Господи, его душу… скончался. Придется, видно, нам брать тебя с собой, хотя, Бог свидетель, не лежит у меня к этому душа, ох, не лежит. Но, как ни крути, нет у нас другого выхода. Сейчас наша первая забота — предать земле тело несчастного Якоба, как велит наш обычай. Сразу после этого мы выступаем. И зарубите себе на носу, барышня: это вам не экскурсия и радоваться тут нечего. Впереди нас ждут страшные испытания.
В пути тебя будет опекать Фардер Корам. Он тебе и папа, и мама. И запомни: лучше не злоупотребляй его добротой и терпением, а не то на себе узнаешь, каков Джон Фаа в гневе. А сейчас давай-ка беги к матушке Коста, да все ей растолкуй. И начинай собираться.
* * *
Две следующие недели были, наверное, самыми пестрыми за всю Лирину жизнь и прошли в бесконечной суете. Но именно что прошли, а не пролетели, ибо они вобрали в себя часы томительного ожидания, когда приходилось, скрючившись, подолгу сидеть в сырых тесных клетушках, или неотрывно смотреть из окна на заплаканные осенние пейзажи, или снова прятаться, или спать в машинном отделении, а утром вставать с дурной головой, потому что надышалась отработанными газами. Но, что было всего тяжелее, ни разу за эти две недели девочке не позволили просто взять и побегать на воздухе вдоль берега или выйти на палубу. А как ей хотелось помогать матросам шлюзоваться, когда нужно было искусно лавировать в узком канале; как мечтала она поймать на лету брошенный с берега причальный конец. Увы…
А все из-за того, что само присутствие Лиры на цаганской лодке должно было оставаться тайной. Тони успел порассказать ей, о чем толковали мужички в пивных. Казалось, вся Англия только и говорила что о бегстве маленькой светловолосой девчонки, которую ищет полиция. За любые сведения о ней полагалось большое вознаграждение, за попытку укрывательства грозила страшная кара. Ну и, естественно, все это еще обильно поросло небылицами. Говорили, например, что ей единственной удалось спастись от мертвяков и теперь она знает какую-то страшную тайну про них. Кое-кто слышал, что девочка эта — не дитя человеческое, что альм ее — не альм, что оба они духи, что потусторонние силы прислали их в этот мир, дабы посеять в нем ужас и разрушение. Были также разговоры о том, что беглянка не девчонка, а взрослая женщина, которую ворожбой превратили в карлицу, и теперь она на тартар шпионит, чтобы им, татям, легче было на старую добрую Англию напасть.
Сперва Лира внимала всем этим бредням с восторгом, но постепенно ей становилось все грустнее и грустнее. За что же все эти люди так боятся и ненавидят ее? Что она им сделала? Если бы только можно было вырваться из этой тесной, похожей на гроб каюты! Как стремилось ее сердце на Север, чтобы не видеть ничего, кроме бескрайних снегов да северного сияния над головой. А иногда, напротив, ей вдруг хотелось назад в Оксфорд, в колледж Вод Иорданских. Лазили бы с Роджером по крышам да прислушивались, не звонят ли из столовой к ужину. А на кухне шум, гам, грохот кастрюль, что-то шипит, что-то выкипает… Привычный уютный мир. Если бы можно было вернуть его и удержать навсегда… Единственным спасением от тоски и мрачных мыслей был веритометр. Лира читала по нему ежедневно, иногда с Фардером Корамом, иногда одна. Подчас девочке казалось, что ей все легче и легче погружать себя в то состояние покоя, когда значения символов приходят к ней сами, будто проступают сквозь пелену тумана дивные горные вершины и лучи солнца играют на их снежных шапках.
Лира неумело пыталась объяснить Фардеру Кораму свои ощущения:
— Ну, это все равно как разговаривать, понимаете, только не вслух. Тебе отвечают, хоть ты и не слышишь, сидишь, как дурак. Но они не сердятся, совсем не сердятся. И им все ведомо, правда-правда. Но только это совсем другое знание. Миссис Кольтер, она тоже была очень умная, так много знала. А здесь все не так. Ты просто… понимаешь, и все.
Иногда Фардер Корам задавал Лире вопросы и просил прочитать по веритометру ответ.
— И что же сейчас поделывает миссис Кольтер? — спрашивал старец.
Пальцы девочки мгновенно начинали устанавливать стрелки.
— Попробуй рассказать мне, детка, что ты сейчас делаешь?
— Ну смотрите, вот Мадонна — это миссис Кольтер, потому что она — моя мама. Ставим сюда одну стрелку. Теперь “делать” — ставим стрелку на картинку с муравьем, муравей же всегда занят делом. А сейчас — это песочные часы. Основное значение — “время”, но можно прочитать как “сейчас”. Ну, все, стрелки стоят.
— А откуда ты берешь разные значения той или иной картинки?
— Я не знаю, я их просто вижу. Или чувствую, ну, как нога в темноте нащупывает нужную ступеньку, когда по лестнице спускаешься. Вот я так мысленно спускаюсь, слой за слоем, и их нащупываю, а когда они уже со мной, то нужно просто сосредоточиться. Знаете, все равно как бинокль по глазам настроить, чтобы четко показывал.
— Ну давай, — одобрительно кивал старик, — посмотри, что там тебе покажут.
Тонкая игла стрелки ожила, задвигалась, потом вдруг остановилась, снова задвигалась и снова остановилась, и опять, и опять. В этом движении был не только ритм, в нем жила сила и гармония, и Лира, подчиняясь ей всем своим естеством, чувствовала себя едва оперившимся птенцом, который вдруг понял, что умеет летать. Фардер Корам не сводил с девочки глаз. Он видел, как, следя за танцем стрелки, Лира отвела рукой волосы со лба, потом чуть прикусила нижнюю губу и вдруг, словно бы забыв о движущейся игле, скользнула взглядом куда-то в сторону, на другие картинки веритометра. Но старого Фардера Корама не обманула ее кажущаяся рассеянность. Ему, опытному шахматисту, было хорошо знакомо это выражение лица. Именно так во время партии смотрит на доску игрок исключительный. Ему словно бы открываются силовые линии, пути возможного развития позиции, взгляд его выбирает только те, что ведут к успеху, а слабые или сомнительные он сразу отметает. Глаза Лиры скользили по диску веритометра, подчиняясь неведомому силовому полю, ей одной понятному, но сокрытому для старого Фардера Корама. Стрелка замерла на картинке с изображением молнии, потом двинулась дальше: младенец, змея, слон и какая-то чудная ящерица, обвившаяся хвостом вокруг ветки дерева. Именно в такой последовательности, раз за разом указывала невесомая игла на символы, а Лира все смотрела и смотрела на ее странный танец.
