— Не хотелось бы снова… ловить тебя, когда ты попадешь под влияние какого-нибудь цветочка или мотылька, — неопределенно буркнул маг.
— Ну, во-первых, судя по числу появившихся на мне украшений, кое-что в плане защиты вы уже предприняли. Во-вторых, не проще ли предупредить меня, чего я должна опасаться, чем запугивать непонятным поведением? Или я снова должна сама отгадывать, как правильно поступить в очередной ситуации, а вы будете играть роль американских наблюдателей? — Задавая эти довольно резкие вопросы, я ничуть не нервничала, рисование всегда приводило меня в состояние умиротворенности.
— Ладно, — нехотя сдался Терезис, — засов мы прикрутим. Хотя эта башня вся твоя и засов есть внизу на входной двери. Но в гостиной пока буду дежурить я или Гайтола. Первые два дня, не больше. Потом Балисмус начнет тебя учить… сейчас он не может.
— Очень тяжело пришлось? — вдруг догадалась я и пристально всмотрелась в заметно осунувшееся лицо мага. — Может, лучше было оставить до осени?
— Давай не будем на эту тему… — так сухо отрезал он, что мне сразу расхотелось шутить и пририсовывать к его волнистой шевелюре игривые рожки.
— Как скажешь. — Я торопилась набросать черты того человека, который на миг выглянул из-под маски обаятельного наивного растяпы. — Сам же настаивал на вопросах.
— Ты задаешь не те вопросы, — едко хмыкнул он, — что задают обычные девушки.
— Так вам радоваться нужно, что теперь у вас появился такой необычный экземпляр, — в тон ему пошутила я. — Но это все издержки мужского воспитания.
— Да, отец у тебя личность незаурядная, — неожиданно согласился Терезис.
— А вот на эту тему тоже не будем, — предупредила я строго, расписалась на уголке и протянула ему лист. — Держи обещанный подарок.
Он взял его вежливо, но сначала со скучающей усмешкой, медленно сползавшей с лица по мере того, как маг изучал собственное изображение. Изучив, посмотрел на меня, снова перевел взгляд на лист и вдруг сказал тихо, но очень серьезно:
— Спасибо… не ожидал.
Потом резко встал и вышел из комнаты.
А через десять минут вернулся с кучей железок и со сноровкой бывалого плотника ловко прибил их на дверь. Собрал мусор, бросил в очаг и вдруг достал из кармана ключ.
— Это от окна… но лучше дня три не открывать. И никуда не выходить. Первые дни самые тяжелые для ходящих, пока мир еще не привязан накрепко, можешь уйти даже во сне. Поэтому не снимай ни заколок, ни старой одежды, они в твоем сознании накрепко связаны с нашим миром. Обычно… — тут он замялся, глянул в сторону очага и быстро добавил: — Обычно ходящих стараются привязать любовью или отрезанными волосами, чтобы в этом мире была их частица… понимаешь? Тогда ты смогла бы вернуться, если спонтанно покинешь мир. Но ты ведь не решишься на такие меры и никогда не простишь, если… в общем, этот способ не для тебя.
— Тер, — не выдержала я, — а может, меня запереть на эти три дня — в подвале, что ли… Я пойму, раз нужно.
— Нет, — с сожалением вздохнул он, — это не поможет. Ты умудрилась подключиться к источнику в зале стихий. Лучше просто занимайся чем-нибудь приятным и побольше спи. Эта башня специально строилась для ходящих и защищена самыми надежными щитами, какие есть.
Он ушел, а я долго сидела, пытаясь осознать и переварить услышанное, и, как ни странно, впервые верила магу до конца.
В просторной комнате с высокими потолками и тщательно занавешенными от внешнего света окнами царил загадочный полумрак, создававший атмосферу покоя и отрешенности.
Однако далеко не все собравшиеся в этом помещении испытывали эти умиротворяющие чувства.
— Он совсем сумасшедший, твой своевольный ученик? — кипя от возмущения, почти кричал худой и высокий немолодой мужчина с серебристыми седыми волосами, связанными в строгий хвост. — Вот с чего это он так разболтался? Ведь мы решили пока ничего ей не говорить — ни про привязку, ни про источник! Он что, не понимает, что выдает еще не принесшей клятвы девчонке самые святые тайны ковена?!
— Принесет она клятвы… — Голос человека, лежащего на кушетке в самом темном углу помещения, был бестелесно тих. — Не ори, пожалуйста. Раз Тер так решил, значит, была причина…
— Ты слишком много ему позволяешь и много спускаешь с рук! — так же яростно, хотя гораздо тише прошипел седовласый. — А потом удерешь и оставишь мне расхлебывать все это!
Произнеся эти слова, говоривший обличительно ткнул пальцем в огромный, не менее локтя в диаметре, шар из полированного хрусталя, покоившийся на столе на специальной треноге. Возле шара сидела черноволосая женщина с закрытыми глазами и крепко держалась руками за ножки подставки.
А в глубине шара в мерцающей дымке чуть дрожало изображение светлой комнаты и неподвижно сидевшей на диване девушки в синих штанах и черной тунике.
В этот день я так и не смогла заставить себя ни открыть балкон, ни выйти за дверь. Не знаю почему, но эта комната вдруг стала казаться мне родной и надежной, как наша старая квартира. Наверное, прав маг и тут действительно хорошие щиты. А может, это оттого, что меня не на шутку испугали таинственные чужие миры, в которые я могла ненароком уйти.
Когда-то давно, года три назад, один из работавших с нами спелеологов, занимавшийся в свободное время парашютным спортом, по большому секрету рассказал мне, что меньше всего он трусил, когда первый раз прыгал с парашютом и первый раз спускался в темную глубину пещеры.
— Понимаешь, Томчик, — сказал он тогда, — человек всегда силен задним умом. А когда в первый раз прыгаешь, у тебя этого заднего ума еще просто нет. Но вот потом, оказавшись один на один с простором, высотой и с землей, приближающейся со страшной скоростью, вдруг понимаешь, каким ты был безбашенным тупицей, что согласился на эту авантюру. И что если сейчас не развернется ненадежный клочок тонкой ткани, то именно ты, такой умный, замечательный и неповторимый, никогда больше не увидишь ни это небо, ни солнце, ни травку. Ты знаешь, что многие от страха приземляются в мокрых штанах? Но никогда в этом не признаются, на каждого находится лужа. Ну а потом человек просто привыкает к чувству ужаса. Адреналиновая зависимость тоже наркомания, причем неизлечимая.
Тогда я просто с интересом слушала, а вот теперь вдруг отчетливо поняла, что именно он имел в виду.
Когда я, влекомая странной силой, смело шагала к той двери в храме, который Терезис назвал залом стихий, мне совершенно не было страшно. Я просто не представляла, что можно оказаться не в метре от того места, где вошла в дверь, а в другом мире, на обочине дороги.
