— Ах ты, паскуда! – орал валяющийся на спине рыжий громила, яростно колотя воздух конечностями, как перевернутый жук. Подняться ему было нелегко – мало того, что пьян, так еще и по–прежнему запакован в толстую куртку из жесткой кожи, укрепленную спереди несколькими железными пластинами размером с ладонь. – Удавлю курву! Я тя щас…
— Эй, куда?! – рыкнул другой, хватая волосатой лапой попытавшуюся улизнуть под шумок девчонку.
Барт вздрогнул, будто это его за шкирку поймали, как котенка.
Рыжему, наконец, помогли подняться. Пошатываясь, он вернулся к столу, где ему, хохоча, протянули очередную кружку пойла. Он отмахнулся и вдруг крепко саданул кулаком по столешнице, опрокинув на пол тарелку с остатками вчерашних ребрышек.
— Да заткнитесь вы все!! Чего ржете?!
Дружки поутихли, с интересом уставившись на рыжего. Тот обвел зал мутным взглядом и, зычно икнув, двинулся к девчонке. Ухватил ее пятерней за подбородок, потянул кверху, едва не приподнимая над полом.
— Чего ж ты творишь‑то, сука мелкая? А?! Я тя, можно сказать, облед… облагед… благодетельствовать решил, приласкать. А ты меня – толкать?! А?!
— Да брось ты, Лино! – хохотнул один из охранников – тот, что помоложе остальных, с едва пробившимися усами и бородкой. – Ты ж сам уже сидеть не можешь. Я те еще давеча говорил – айда спать!
— Она меня толкнула! – набычился рыжий. – Я ее за задницу – а она меня…
— Да ты не дотянулся даже! – захохотал молодой.
— Ага, вот и брякнулся! – поддакнул кто‑то с дальнего конца стола, и молодчики снова разразились дружным гоготом.
— Любови тебе захотелось, Лино? Ну ты нашел себе кралю!
— Ага! Ты бы лучше кобылу вон во дворе приласкал!
— Ага, ага!
— Да пошли вы все! – рявкнул Лино. – Мы уже с этим обозом сраным неделю тащимся! Я бабу хочу!
— Дык я тоже!
— И я!
— Все хотят! Да где ж взять‑то?
— А это вам чего? – рыжий схватил жалобно пискнувшую девчонку и повалил ее спиной на стол, свободной рукой задирая подол. Бланка судорожно засучила худыми и бледными, как поганки, ногами.
Молодчики оживились, загалдели:
— Да ну… Сопля какая‑то.
— Не, я не буду!
— Ну, и чего? Какая разница?
— А я бы вдул!
— Да я вообще уже месяц…
— Э, да вы держите ее крепче! Давай, ты за руки, ты голову держи…
— О, смотри, не такая уж сопля – уже есть чего‑то.
— Ну‑ка, ну‑ка, погодь, пропусти…
— Да куда прешь! По очереди давай!
Мордовороты, хохоча и толкаясь, окружили девчонку, так что она исчезла из виду. Барт остолбенел, сжимая кулаки и чувствуя, как изнутри, расползаясь, как выкипающая из котелка переваренная каша, поднимается волна страха. Страшно было не потому, что ему что‑то грозило – страшно было что‑то предпринять. Захотелось просто выбежать, не видеть всего этого, не слышать, не знать. Ведь это тебя не касается, и ничего ты тут поделать не можешь…
От этих мыслей заскребло, засвербело в душе от отвращения. К самому себе.
— С–скоты… – затрясся юноша от бессильной злости и дернулся было к обозным, но трактирщик цепко схватил его за локоть.
— Куда вы, дон?
— А ты‑то чего стоишь, пень старый?! – рявкнул на него Барт. – Что, так и будешь смотреть?!
— Да чего я… На ножи ведь поставят, – жалобно отозвался коротышка.
Барт и сам все прекрасно понимал, и от осознания собственной беспомощности его еще больше заколотило. Кулаки сжимались и разжимались сами собой, глаза предательски защипало.
— Сделай что‑нибудь! – заорал он на трактирщика и, вырвавшись, бросился к галдящим охранникам.
— Эй, отпустите ее! – ухватив одного из громил за пояс, Барт вытянул его из общей кучи.
— Ты чего, сопляк? – искренне удивился тот. – А ну, пшел отседова!
Барт едва увернулся от увесистой оплеухи и дернул за рукав второго бандита. Тот, не глядя, отпихнул его в сторону. Трактирщик, подскочив, снова потянул Твинклдота назад.
— Не надо, не надо, дон! Пожалста! Не злите их!
— А как же Бланка твоя?
— Да не прирежут, поди. Она смирная. Ну, побалуются немного, да отпустят. Чего с нее, убудет, что ли?
Барт выпучил глаза на трактирщика. Все происходящее казалось ему каким‑то нелепым кошмаром. Он ошарашенно вертел головой, прикидывая, что можно сделать. Но помощи ждать неоткуда. Это не Валемир, где в таких случаях можно выскочить на улицу и верещать, зовя стражу. Нет здесь никого.
Взгляд упал на валяющийся под лавкой кистень. Неподалеку, прислоненная к стенке, стояла увесистая деревянная дубина с вбитыми в толстую часть треугольными шипами. Оружия было полно, разбросанного по всему залу.
— Эй, ну‑ка, ну‑ка, чегой тут творится? А?! – вдруг раздался откуда‑то сверху хриплый голос.
Молодчики не сразу, но угомонились, притихли, оглядываясь на ведущую со второго этажа деревянную лестницу.
Оттуда, грохоча сапогами, спускался бородач в короткой кольчуге и с уродливым шрамом на лбу – Барт его еще вчера заприметил. Судя по всему, главарь шайки.
Трактирщик бросился к бородачу.
— Да вот, господин, озорничают люди ваши, – кланяясь едва ли не в пол, залебезил он. – Вы бы их приструнили, что ль. А то чего за дело – соплячку сильничать вздумали.
Бородач слушал, мрачно сопя и водя по залу недобрым взглядом. У Барта забрезжила слабая надежда.
— И верно, господин, – поддакнул он. – Негоже ведь людям уважаемого Ворона так мараться, правда ведь?
— А это что за щенок? – скривился бородач. – Ты не тявкай тут! Чего гоже, чего негоже… Выпить где? Выпить дайте мне!
Ему поднесли полную кружку самогона. Он сделал пару глотков, закашлялся, швырнул посудину в стену.
— Вот я те еще вчерась говорил, – ухватив трактирщика за костлявое плечо, назидательно молвил бородач, – что выпивка у тебя – дерьмо. И пожрать у тебя нечего толком. Ты бы тогда хоть пару курв завел, хоть самых завалящих. А то ведь правда приличным людям и развлечься нечем. Так ведь?
— Ага, ага, – с готовностью загалдели головорезы.
— Так я и говорю, Марко, – осклабился рыжий, уже успевший стянуть до колен портки, явив напоказ волосатую, как у обезьяны, задницу.
— Господин… – снова жалобно запричитал трактирщик, но бородач от него отмахнулся:
— Не гунди. Пусть ребята потешатся немного. К полудню все равно снимаемся уже.
— Но, господин…
— Да заплачу я тебе! Сколько за девку эту просишь?
— Ну… Ну, сорок лир.
— Чего?! – возмутился рыжий. – За эту мелюзгу – сорок? Да если она бы хоть немножко на бабу была похожа! А то – тьфу, срам один!
— Ну, двадцать… пять, – заискивающе заулыбался трактирщик, мелко кланяясь.
— Пятнадцать даю, и отвали! Ладно, не шумите только. Башка трещит, как… Эй, щенок! Ты это чего удумал, а?
Барт, широко расставив ноги и чуть откинувшись назад, целился в копошащуюся возле стола кучу из самострела с тяжелым болтом на тетиве. Граненый наконечник болта был в палец длиной – им явно можно было не то, что куртку – сплошной доспех пробить насквозь.
