— Ты не скажешь, — произнес он. Его рот едва двигался. Он пах землей и вином. Я укусила его за нижнюю губу, и он отпрянул, подняв руку к лицу. Я не видела, идет ли у него кровь.
— Ты не скажешь, — повторил он приглушенно, — потому что не сможешь. Проклятье наложено.
— Мне все равно, — ответила я горько и с вызовом. Потому что в тот момент еще не понимала.
Когда Телдару вернулся, он привел с собой девушку.
Она была красавица. Зеленые глаза, полные розовые губы, ямочки на щеках, которые появлялись, когда она смотрела на него. За плечами лежала толстая светлая коса. Мои собственные волосы оставались немытыми с тех пор, как я сюда пришла. Девушка стояла, сложив руки на своем светло-фиолетовом платье. Я хотела натянуть на себя простыню, спрятать и грязную рубашку, и грязные волосы, но не сделала этого.
— Нола, это Селера.
Я молчала. Селера улыбнулась фальшивой улыбкой.
— Она помогала ухаживать за тобой, когда ты болела.
Я вспомнила косу, прохладные руки, и сказала:
— Да. — А потом тоже улыбнулась. — Ты о нем знаешь?
Селера посмотрела на Телдару.
— Знаю что? Что он — величайший провидец всех времен? Что он лучший из учителей?
— Хм, — сказала я, — разумеется. — И подумала: «Но знаешь ли ты, что он собирается поднять Раниора из мертвых с помощью Видения на крови? Раниора и Огненную Птицу Мамбуру, которые будут драться друг с другом и снова умрут, чтобы каким-то образом доказать, что Телдару, как ты сказала, величайший провидец всех времен?» Впрочем, я промолчала, собираясь произнести эти слова в самый неожиданный момент.
— А что он говорил обо мне? — спросила я.
Светлые брови Селеры сошлись, на гладком белом лбу появились морщины.
— Он рассказал о твоем безумии и о том, как пытался тебя вылечить.
Я рассмеялась. В моем смехе была натянутость, столь уместная, что я засмеялась еще сильнее.
— Прекрасно, мастер Провидец, — сказала я, указав на Селеру. — Она совершенна.
Телдару кивнул.
— Так и есть. — На лице Селеры вновь появились ямочки. — И она собирается помочь нам еще раз. Благодаря ней мы узнаем, действительно ли ты исцелилась.
— Исцелилась, — сказала я. — Значит, ты это так называешь?
Телдару виновато посмотрел на Селеру, как бы смущенный моим безумием.
— Ты будешь для нее прорицать, — продолжил он, обратившись ко мне. — Будешь смотреть ее Узор и скажешь, что увидела.
Селера открыла рот.
— Но мастер… — возразила она. Ее руки теребили серебряный поясок на узкой талии. — Это… это же…
— Запрещено? — Он улыбнулся ей. — Конечно. Тебя учили, что провидец не должен просить другого провидца смотреть свой Узор. Тебя учили, что это отнимает силу и репутацию. — Он коснулся руки Селеры, и та зарделась (что сделало ее еще красивее). — Но я прошу забыть о том, чему тебя учили, и помочь мне. Ты сделаешь это, Селера?
Она кивнула, ее зеленые глаза округлились, а губы раскрылись в молчаливом «о».
Потом он обернулся ко мне.
— Ты посмотришь Узор Селеры, — повторил он, и я почувствовала волну восторга, который не могла подавить, несмотря на смущение и страх. Что если это и есть проклятие? Что если он лишил меня дара, и теперь мы собираемся это проверять?
Я не хотела, чтобы они видели мое состояние, поэтому пожала плечами и сказала:
— Хорошо. Что я буду использовать?
Телдару поставил рядом с кроватью металлическую миску с водой и вытащил из сумки пузырек.
— Тушь на воде, — сказал он.
«Хватит же, — подумала я. — Не нервничай и не показывай, как ты этого хочешь», но голова гудела, а руки слегка дрожали, когда я потянула чашу к себе. Вода выплеснулась через край и успокоилась.
Селера присела на колени с другой стороны чаши. Телдару передал ей пузырек, и она вытащила пробку.
— Итак, безумная, — тихо сказала она, — скажи, куда приведет меня мой Путь. — И вылила чернила.
Темные спирали, толстые и тонкие круги. Дрожащими волнами алого вокруг меня поднимается Иной мир.
Волк, орел, нож, отрубленная рука; все это висит в воздухе, замерев, а потом уносится прочь потоком темной бурлящей воды. Скоро вода исчезает в сухой потрескавшейся почве. Не остается ничего, кроме костей: ребра, таз, вытянутые пальцы, чистый отполированный череп. Место без путей, без дорог, только широкие трещины под белым солнцем.
Я лежала на спине. Потолок дрожал и становился четче. Его поверхность покрывали черные мушки, которые я всегда видела после того, как исчезал свет Иного мира.
— Она закончила, — голос Селеры казался далеким.
— Да. — Телдару звучал гораздо ближе. Я выдохнула. — И теперь она расскажет, что видела.
Он поднес к моему рту чашку, и я сделала глубокий неловкий глоток — горькое, неразведенное вино. Я закашлялась и увидела, как Селера хихикает, прикрывшись изящной рукой.
— Да, я тебе скажу, — ответила я, думая: «У Телдару ничего не получилось, нет никакого проклятия. Видение было, и теперь я с удовольствием посмотрю, как у нее исчезнут эти ужасные ямочки, когда она все услышит».
— Я видела цветы.
Слова эхом отозвались у меня в голове. Я хотела рассмеяться от неверия самой себе, но в горле будто стоял ком или странная, горячая шишка. Я не понимала, что это, но ощущение было отчетливым.
— Я видела трех детей с золотистыми волосами. У двоих из них зеленые глаза. У третьего — черные.
Селера смотрела на Телдару; ее губы приоткрылись, зеленые глаза блестели.
«Нет, — попыталась возразить я, — это не то, что я видела».
— Они смеялись, — продолжала я. Нет, нет, нет! — но эти слова я не могла произнести. Я встала, не обращая внимания на головокружение, добрела до Телдару и схватила его за накидку под самыми плечами.
— Да, Нола? — мягко сказал он, накрывая своими руками мои. — Есть что-нибудь еще?
«Что ты со мной сделал? — Я обернулась к Селере. — Посмотри, разве ты не видишь? Я закричу, брошусь на пол и буду кричать до тех пор, пока сюда не придет король Халдрин, и я все ему не расскажу».
Я не двигалась и молчала.
— Что? — спросила Селера, хмурясь. — Есть что-нибудь еще?
— Нет, — сказала я. Эта ложь без усилий соскользнула с моих губ.
— Может, она и безумна, — Селера посмотрела на Телдару, — но ее видения мне нравятся. — Она взглянула на меня. — Ты будешь прорицать мне завтра.
«Нет, больше никогда».
— Конечно, — ответила я и склонила голову.
* * *
— Самой сложной была первая часть. — Телдару ходил по комнате. Он смотрел на меня каждый раз, когда поворачивался и шел в другом направлении; смотрел, но не видел, погруженный в воспоминания о моих Путях и о том, что с ними сделал. — Во второй и в третий раз я сильно устал, но именно первый оказался сложнее всего. Надо было найти столько отдельных нитей — видения, разговоры, желания, воля: все те, что шли к твоему будущему. Это было мучительно, и я этого ожидал: я уже пытался делать такие вещи с другими. Тогда я ошибался, но не в этот раз — я знал, что у меня получилось, еще до Селеры.
