— Отдай блюдце, Гермиона! — Драко навис надо мной, чем-то недовольный.
— А?
— Разожми пальцы и отдай Кисси блюдце, ты нас пугаешь! Что с тобой?
— Привет, Драко, — сказала я и с трудом, но разжала задеревеневшие пальцы, о чем тут же пожалела. Боль была просто невыносимой.
Парень скривился, предвкушая неприятный разговор.
— Привет, Гермиона, виделись уже. Хочешь поговорить?
— С чего ты взял? — я постаралась удивиться как можно натуральней и даже вскинула брови, от чего заболел еще и лоб. Тут явно необходим был навык или Малфоевская кровь.
— Ты сама знаешь, хватит придуриваться. Ну так как?
— Не буду я с тобой разговаривать. Если сам захочешь, конечно, то выслушаю, — говорить сам он так никогда и не пожелал. Ни о Полумне, ни о библиотеке. Кое-что я из него еще вытяну, но только лишь то, что он позволит мне узнать и ни словом более.
Драко сел напротив и сцепил руки. Вся его фигура просто кричала о нешуточной внутренней борьбе. Но вот мелькнула одна тень сомнения, потом другая и он решительно пересел ко мне, быстро схватил мою занемевшую ладонь, сжав её так, что у меня косточки захрустели, и еле слышно произнес:
— Спасибо.
Чтобы пересчитать его «спасибо», сказанные мне на протяжении всей жизни, хватит и двух-трех пальцев одной руки, но это, самое первое, останется и самым ценным. Для него, не для меня. Мне всё еще было… безразлично.
* * *
Я медленно водила гребнем по волосам, наблюдая за своим отражением в зеркале туалетного столика. Взрослое лицо, немного незнакомые глаза, непривычно плавные движения и ровным счетом никакой импульсивности. Неужели я? Чтобы убедиться в этом, я дотронулась указательным пальцем зеркальной поверхности и очертила им контур губ. Нет, точно я, никаких сомнений. Мне захотелось посмотреть еще и на свой живот, в котором я уже не раз ощущала шевеление, наполнявшее мою душу ярким светом и любовью. Пока я любовалась собой в полный рост, подошел Люциус и обнял меня за талию, протянув обе руки на округлость моего тела.
— Больше не двигался?
— Нет, только вчера после обеда, недолго, но сильно! — я старалась быть строгой, учитывая какой визит супруг сегодня организовал, но сердце таяло, не обращая на мои желания ровным счетом никакого внимания. Не из-за мужа таяло, а просто так, надоело ему, сердцу, без конца тревожиться и холодеть по любому поводу!
— Моя кровь! — тут я все же нахмурилась, пусть и через силу. — Я в кровать, ты скоро?
— Молока выпью и приду, засыпай.
— Нет уж, — он приподнял ткань моей сорочки и требовательно провел ладонью по внутренней стороне бедра, — я подожду…
Пока я продолжала расчесывать волосы и наносить на тело увлажняющую эссенцию из одуванчиков, муж, пробираясь к постели, больно перецепился о мои босоножки и недовольно заворчал:
— Домовика отдельно для спальни завести, что-ли? Ты свои вещи в шкаф складывать будешь или не будешь? Я его уже два раза расширял, поверь мне, места там больше чем здесь! — но Кисси было просто запрещено убирать те предметы, которые я специально оставляла на виду. Нравилось мне, что такая чужая и холодная вначале комната, становилась все милее и милее по мере того, как наполнялась моими вещами. Сарафан на спинке стула, туфли у окна, заколки на прикроватной тумбочке, книги под кроватью — все это радовало мой взгляд.
— А когда ты будешь предупреждать о визитах Волдеморта?
— Я не обязан предупреждать! Что мне нужно, то я и делаю, Гермиона. Если что-то не нравится, то ничем помочь не могу. Я тебе не подарок с красной ленточкой! И он Темный Лорд, а не Волдеморт, прояви уважение… — его последнюю реплику я предпочла не заметить, мы из разных миров, как ни крути.
— Раз не подарок, то спотыкаться будешь еще долго, — заверила его я.
— Да ну тебя… — он завалился на кровать, потирая ушибленную ногу. — Спать идешь вообще или нет?! — вопрос он проорал так громко, что я с перепугу выронила гребень и ответила ему уже из-под стола, пытаясь нащупать потерю в полумраке.
— А что? Невтерпеж?
— А то! Спрашиваешь еще…
В постель я пришла через десять минут и столько же времени бурчала и отталкивала взбешенного Люциуса, все еще чувствуя злость на него.
— Ну что такое?! Мстишь мне так? Да? Ты как ребенок себя ведешь! Глупый ребенок!
— Мщу! — призналась я и с довольным видом отвернулась на другой бок. Муж обиженно сопел куда-то в потолок, а я с каждой минутой понимала, что действительно, какая-то мелкая месть вышла, самой не в радость. Поразмыслив еще минуту, я тихонечко спросила:
— Спишь?
— Нет!!! — рявкнул супруг в ответ, дав понять, что быть еще бодрее уже не в силах.
Я проворно отползла на его сторону кровати, села на него сверху, погладила руками белые мягкие волосы и просто впилась в его губы своими, с удивлением обнаружив, как приятно вдыхать в себя пусть не родной, но не такой уж и чужой мужской запах. В ответ он сгреб меня в кучу и придавил всей тяжестью своего тела, приятной тяжестью…
Грех предаваться унынию, когда можно предаваться куда более интересным грехам, которые, к тому же, с успехом заполняют ужасающую пустоту в твоей душе.
Это может во сне присниться и остаться навечно…
Так и случилось, я заснула и увидела странный сон, больше похожий на театр чужой души, так никогда меня и не покинувший.
Я смотрела на бескрайнее поле и длинную вереницу понурых людей, конец её терялся за темным и размытым горизонтом. Все были одеты в одежды разных эпох и у многих из них она уже давно истлела. Мужчины и женщины, старики и дети — все ждали своей очереди, стараясь удержаться на ногах и не упасть от леденящего тело и душу мороза, бьющего в лицо ураганного ветра, дождя и снега, невыносимого зноя и разрывающего их одежды града. Им было больно, но никто не помогал друг другу даже словом, наоборот, все старались не нарушать личное пространство соседа по смерти. Чинно и спокойно люди сносили адски тяжелые муки небес…
В некоторых еще теплились человеческие эмоции и чувства, как например, в совсем юном белокуром мальчике, судорожно схватившем руку бледной тонкой девушки, то ли сестры, то ли матери. Его сжигала тоска по жизни, он готов был разодрать свою грудь, чтобы достать её, выкинуть и забыть чей-то смех, чей-то поцелуй на ночь, чью-то безграничную любовь… Что такого непростительного он совершил, раз оказался здесь? Почему он тоже покорно ждет своей очереди, которая обрывается где-то вдалеке? И почему его спутница холодна как камень? Неужели привыкла вот так безразлично держать мертвые детские ручки? Она его ведет? Куда? Зачем?
