— А есть же еще далекие страны с трудно выговариваемыми названиями, в существование которых он тоже не верит, — прошептала тетя Эдит.. — Вроде Занзибара или Мартиники.
— И Гватемалы, и Полинезии, — хмурясь, согласился я. — Если он вдруг заявит, что нет таких стран… Я даже представить себе не могу, что из этого выйдет. Исчезновение любой из них… Сколько же погибнет людей. Да еще возможны страшные землетрясения, цунами.
— Но как же нам его остановить? — Этот вопрос более всего мучил тётю Эдит. — Не можем же мы сказать ему, что он не должен…
Ее прервали торопливые шаги. Дядюшка Отис влетел на кухню.
— Вы только послушайте! — и, кипя от возмущения, прочитал нам короткую заметку о той, что Сет Янгмен, мой кузен, отсудивший у дяди Мраморный холм, вознамерился продать его какой-то нью-йоркской фирме, желавшей организовать там промышленную добычу мрамора. Дочитав до конца, дядя Отис швырнул газету на кухонный стол.
— О чем это они пишут? — брови встопорщились еще больше. — Мраморный холм? Нет тут холма с таким названием и никогда не было. И Сету Янгмену никогда не принадлежал никакой холм. Хотел бы я знать, что за идиоты работают в этой газете?
Он сердито зыркнул на нас, а в отдалении послышался тяжелый гул. Тетя Эдит и я повернулись одновременно. Сумерки еще не сгустились, и мы еще успели увидеть, как на северо- западе медленно оседал холм, до того называвшийся Мраморным.
Пророки древности утверждали, что вера может сдвинуть горы. Но у дяди Отиса выявились другие, уникальные способности, наверное, куда более удивительные: отсутствие веры могло эти горы уничтожать.
А дядя Отис, ни о чем не подозревая, вновь подхватил газету.
— Все словно с ума посходили, — проворчал он. — Вот статья о президенте Рузвельте. Не о Тедди Рузвельте, а о каком-то Франклине. Эти газетчики даже имя не могут написать правильно. Всем известно, нет у нас президента, которого зовут Франклин Руз…
— Дядя Отис! — завопил я. — Смотрите, мышь!
Он повернулся, замолчав на полуслове. Действительно, в щель за плитой забилась мышка, и я не смог найти другого повода, чтобы переключить внимание дяди Отиса, прежде чем он объявил бы во всеуслышание о том, что не знает никакого Франклина Ди Рузвельта. Еще миг, и я бы опоздал. Облегченно вздохнув, я вытер пот со лба. А дядя Отис уже крутил головой.
— Где? — вопросил он. — Не вижу я никакой мыши.
— Т… — начал я, но сжал губы. После его слов мышь, естественно, исчезла. И я сказал, что мне, похоже, померещилось. Дядя Отис что-то недовольно буркнул и прошествовал в гостиную. Мы с тетей Эдит переглянулись.
— Если бы он сказал, — прошептала тетя Эдит. — Если бы он договорил, что никакого Франклина Руз…
Она тоже не договорила. Ибо дядя Отис в коридорчике угодил ногой в дырку в линолеуме и растянулся во весь рост. Падая, он еще ударился головой об угол столика, так что, когда мы подбежали, он лежал без сознания.
Я перенес дядю Отиса в гостиную и уложил на диван. Тетя Эдит положила ему на лоб холодный компресс, дала понюхать нашатырного спирта. Наконец он открыл глаза, посмотрел на нас, не узнавая.
— Кто вы такие? Что со мной служилось?
— Отис? — воскликнула тетя Эдит. — Я — твоя сестра. Ты упал и ударился головой. Потерял сознание.
Глаза дяди Отиса подозрительно сощурились. — Отис? — повторил он, — Меня зовут не Отис. За кого вы меня принимаете?
— Но ты Отис! - заверещала тетя Эдит. — Отис Моркс, мой брат, и живешь в Хиллпорте, штат Вермонт. И жил здесь всю жизнь…
Дядя Отис выпятил нижнюю губу.
— Никакой я не Отис Моркс. Меня зовут Юстас Лингхэм. Я из Кливленда, штат Огайо, продаю сельскохозяйственную технику. Вам, мисс или миссис, я не брат. И первый раз вижу вас обоих. У меня болит голова, и я устал от досужих разговоров. Пойду пройдусь по свежему воздуху. Может, и голова перестанет болеть.
Тетя Эдит не стала его останавливать, и дядюшка Отис, решительно промаршировав к двери, скрылся за ней. А тетя Эдит, прильнув к окну, доложила, что он стоит на ступеньках крыльца и смотрит на звезды.
— Опять то же самое, — запричитала она. — Полная потеря памяти. Как двадцать лет назад, когда он упал с лошади и целую неделю твердил всем, что он — Юстас Лингхэм из Кливленда…
О, Марчисон, теперь-то мы должны вызвать доктора. Но, если доктор узнает о всех этих статуях, амбарах, холмах, то упечет его в психушку. Только Отис-то скажет, что никаких психушек не существует. И тогда…
Как бы то ни было, что-то надо делать, — резонно заявил я. — Иначе греха не оберешься. Он наверняка вновь прочтет о Франклине Рузвельте. О нем постоянно пишут в газетах, даже в Вермонте. И нет гарантий, что ему не встретятся статья о Гватемале или Мадагаскаре.
— А еще он не в ладах с налоговым управлением, — поддакнула тетя Эдит. — Они засыпают его письмами, спрашивая почему он не платит подоходный налог. В последнем письме пообещали прислать инспектора. Но он утверждает, что нет подоходного налога, а следовательно, и сборщиков такового. Дядя Отис в них просто не верит. Так что если он придет..
Беспомощно смотрели мы друг на друга. Тетя Эдит схватила меня за руку.
— Марчисон! Быстро! Иди к нему! Нельзя оставлять его одного. Только неделю назад он решил, что нет на небе никаких звезд.
Я тут же выскочил за дверь. И встал рядом с дядей Отисом. Тот вдыхал холодный вечерний воздух и, задрав голову, смотрел, на звезды. По выражению его лица чувствовалось, что он не верит в их существование.
— Звезды! — рявкнул он, показав в небо костлявым пальцем. — Миллионы, миллиарды, триллионы звезд, все в невообразимой дали. И каждая в сотни раз больше Солнца! Так написано в книге. А знаешь, что я на это скажу? Я скажу ха! Такие гиганты да еще так далеко. Ничего этого нет. Ты знаешь, они называют звездами то, что видят в свои телескопы. Это совсем не звезды. Никаких звезд…
— Дядя Отис! — закричал я. — Комар! И крепко хлопнул его по лбу.
Не мог не отвлечь его. Не дать докончить фразу. Вселенная, конечно, огромна. Возможно, столь огромна, что дядя Отис не смог бы уничтожить ее своим неверием. Но к чему так рисковать. Проще крикнуть и хлопнуть его по лбу.
Но я забыл про его потерю памяти. Забыл, что он считает себя Юстасом Лингхэмом из Кливленда. Поэтому, придя в себя после моего удара, дядя Отис холодно смерил меня взглядом.
— Я не ваш дядя Отис, — отрубил он. — Я совсем не Отис. Зовут меня Юстас Лингхэм, и у меня болит голова. Сейчас я намерен выкурить сигарету и лечь спать, а утром вернусь в Кливленд.
Он повернулся, прошел в дом, поднялся на второй этаж. Я последовал за ним, не зная, что предпринять. Поднялась на второй этаж и тетя Эдит. Под нашими взглядами дядя
