Пажи принесли на подносах изысканные блюда, я с трудом узнавал простую баранину или телятину, зажаренную в неведомых соусах и укутанную в душистые листья, а в довершение внесли жареного вепря.
Я напомнил осторожно:
– У вас там междоусобных стычек хватало…
Он вытащил нож, деловито отхватил себе левую ляжку кабана.
– Здесь не стычки, – сказал он счастливо. – Здесь настоящая полномасштабная война, слава Господу!.. Рыцарям есть, где показать удаль, добиться славы, блеснуть отвагой и удалью. Да и многие безземельные, чего греха таить, кое на что надеются.
– Как у вас с герцогом Готфридом?
Он ел быстро, с удовольствием, на меня взглянул с некоторой мудростью взрослого человека.
– Хотите взглянуть на отца глазами постороннего? Похвально желание объективности. Но я не буду объективен, так как всегда восхищался как благородством и рыцарственностью герцога Брабантского, так и его мудростью и умением управлять герцогством.
– Спасибо, – сказал я. – Вы просто не представляете, как я рад такое слышать…
Он взглянул с интересом, как я ем, поинтересовался:
– Боюсь ошибиться, но мне кажется, в вас говорят не только родственные чувства, сэр Ричард?
– Не только, – согласился я.
Он посмотрел на меня с вопросом в серьезных глазах, но я смолчал, старательно жевал мясо, в самом деле очень сочное и мягкое.
– Старый лев еще полон силы, – заметил он.
– Счастлив это слышать!
– Мы уже говорили с ним, – сказал он многозначительно, – насчет возрождения ордена Марешаля.
– И как он?
– Горит энтузиазмом, – ответил герцог счастливо. – Несколько столетий само существование ордена хранили в строжайшей тайне! Герцог Готфрид готов приложить все силы… Или вам это неинтересно?
Я бросил обглоданную кость на стол, один из пажей тут же ухватил ее на отскоке, как вышколенный пес, и унес из шатра.
Герцог жестом подозвал двух остальных и указал на блюдо с разрезанным кабаном.
– Отнесите стражам у костра.
Пажи исчезли с кабаном, на столе остались только кубки и кувшин. Я потер ладонью лоб.
– Очень интересно, уверяю вас. Просто устал, как собака. Вопрос возрождения ордена – вопрос решенный, нужно всего лишь воплотить в жизнь. Вы это сделаете, не сомневаюсь. А вот мои задачи куда менее прозрачные даже для меня… Они там, за горизонтом, а приходится решать сегодняшние. Скажу откровенно, сэр Ульрих, я хотел прояснить ситуацию насчет личных взаимоотношений…
Он в удивлении вскинул красиво изломанные брови.
– Между нами?
– Между вами и графом Ришаром, – ответил я честно. – Не слишком ли задевает вашу честь находиться под его командованием?
Он помрачнел, кивнул.
– Задевает. Если честно, задевает сильно. Как вы уже заметили, я стараюсь не ходить на совещания, которые он собирает, иначе будет урон моей чести. Однако его решения разумны, я его распоряжения выполняю… в целом. Для этого мне пришлось, правда, не то чтобы смирить себя, этого от меня никто не дождется, однако напоминаю себе, командуете вторжением вы, сэр Ричард, а не какой-то граф Ришар или кто-то еще!.. Ваше настоящее происхождение для нас все еще тайна. Возможно, вы сын императора? Потому никому не зазорно выполнять ваши приказы и повеления. А граф Ришар… он лучший из ваших полководцев. Я велел даже записать рассказы о его блистательных победах при Олбени, Гастирксе, у Черной Речки, Проливе и прочих войнах, где он отличился где с малым отрядом, где с большими массами войск. И перечитываю в редкие минуты досуга. Он хорош. Однако на пирах буду претендовать на более высокое место по праву титула!
Я сказал поспешно:
– Да, сэр Ульрих, да, конечно. Это я и хотел выяснить. Мне, как вы понимаете, главное – единство и сплоченность нашего крестоносного войска. Чтоб никаких заметных трений и раздоров.
Он хмуро улыбнулся.
– Мудрые говорят, что не бывает согласия между полководцами, пока не найдут себе общего врага. У нас он есть, сэр Ричард.
Я поднялся.
– Дорогой герцог, скажу и вам то, что уже говорил другим: продвигайтесь вперед осторожно! Заводите себе сколько угодно врагов спереди, но не оставляйте сзади. Это значит, в каждом городе оставляйте крепкие гарнизоны! Конечно, предварительно построив ворота, укрепив стены… На этом благодарю за гостеприимство, я поражен роскошью и богатством вашего походного шатра. Не всякий король может поставить такой даже у себя в саду!..
Он довольно улыбался, вышел проводить меня до Зайчика и в знак особого дружеского расположения подержал стремя, когда я взбирался на арбогастра.
Мои всадники довольно улыбались, на признаки почтения или непочтения здесь обращают внимание очень ревниво.
Я вскинул руку в прощании:
– Еще раз спасибо за прием, дорогой сэр Ульрих!
На обратной дороге ко мне бросались с просьбами и требованиями, я всех отправил к Ришару, сам ввалился в шатер и рухнул в кресло. С герцогом Ульрихом все в порядке, можно было и не ездить. Похоже, это я сам себе ищу работу полегче, чтобы не думать о тягостном и опасном.
Маги Гандерсгейма! Вот о чем надо ломать голову в первую очередь. Именно они уничтожали предыдущие армии полководцев Сен-Мари, чтобы там сейчас ни говорил успокаивающе Сьюманс. Да так уничтожали, что те перестали сюда соваться, ограничившись только вялой обороной своих земель.
И что же, отступить?.. Предать идеалы этих чистых, благородных людей, что вогнали меня в краску, когда один за другим отказывались от земель и титулов, ибо пришли сюда ради торжества церкви и справедливости, а не хапания…
Это вообще пока что мир высоких идей. За мной пошли потому, что жаждут сделать мир лучше, а я пообещал, что это возможно. Сейчас как раз и есть самая высокая точка рыцарства! За высокие идеалы всеобщей справедливости рыцари и простые люди готовы сражаться и умереть.
Но человеку присуще все обгадить, снизить, опустить ниже для собственного комфорта. Когда произойдет этот отход от великих целей, когда человек предпочтет цели помельче, попроще, он начнет говорить, что великие идеалы – это да, конечно, здорово, но надежнее бороться за свою Родину, за Отечество. О других странах пусть заботятся те, кто живет там. Сейчас не до всеобщего блага, пусть каждый возделывает свой участок. А я буду, дескать, сражаться только за Отечество.
Третье великое падение нравственности произойдет, когда и Отечество отойдет на второй план, а драться начнут – мужчина не может не драться! – за улыбки дам. За оброненный платочек. А менестрели начнут воспевать уже не поиски Грааля для всеобщего счастья всего человечества, а ланиты и перси, а еще как тискают мозолистые груди светских львиц в тени грота и альтанок.
