Когда Трувор пристроился на досках, удерживаясь изо всех сил, его голый зад взлетал к самим небесам, а потом стремительно летел вниз.
— Ты только в лодку не попади, гад! — крикнул Ивальд.
— Что? — приложил одну руку к уху Трувор и немедленно вывалился заборт.
Искать человека посреди гигантских водяных гор — дело безнадежное. Но Рогатый будто ждал этого момента: он метнул своему обделавшемуся товарищу веревку, привязал другой конец к банке, на которой сидел, и снова взялся за весло. Это произошло так быстро, что когда обалдевший Густав проревел: «Человек за бортом!», Трувор уже крепко вцепился в спасительный конец.
Поднять его обратно в ладью при такой погоде возможно было лишь только, если преследовались две цели. Первая — как следует ударить человека о борт, чтобы он отцепился, вторая — чтобы перевернуть лодку и всем оказаться в воде, чтоб никому не было обидно. Но Торн считал по-другому.
— Дайте мне бочку масла! Держать руль! По моей команде тащить Трувора и поворачивать бортом к волне! — кричал он приказы.
Охвен настолько утомился, впрочем, как и все прочие члены команды, что они не думали о последствиях, готовые точно выполнять распоряжения вождя.
А Торн меж тем выбил топором у полученного бочонка донышко и рявкнул:
— Тащите девочку! Руль на борт!
С этими святыми словами он одним махом вылил все бочку в море. В это время с другого борта уже подтаскивали взволнованного Трувора. И случилось чудо: волна, готовая перевернуть дракар, уткнувшись в разлитое масло, разом успокоилась.
— Руль на волну! — сразу же крикнул вождь. Следующая волна ударила со всей яростью: трюк с маслом ее обмануть уже не мог. Но дракар тем временем развернулся, а Трувор, сверкнув голой задницей, бросился на свое место и вцепился в весло. Он начал неистово грести, словно пытаясь этим отблагодарить товарищей за спасение.
С этого момента волны, словно утомившись, стали успокаиваться, их высота начала уменьшаться и совсем скоро викинги подняли парус, обессилено откинувшись друг другу на колени.
— Знали бы мы раньше, какую жертву нужно принести, давно бы уже сделали! — сказал Торн. — Трувор! Успел, надеюсь, облегчиться?
— А то! — ответил тот, ерзая на жесткой скамье. Он растер в кровь нежную кожу своих ягодиц, занимаясь греблей без портков. Пока он плавал в море, то содрало с него кроме штанов еще и сапоги.
— Такая вот жертва понадобилась морским богам! — засмеялся Торн.
— Да просто он их своей голой задницей напугал! — поддержал Рогатый. Все викинги сначала через силу, а потом все более естественно засмеялись.
Через день появился берег и деревянная башня Геркулеса на нем, как назвал ее Густав.
— Все, кончился Бискай, — сказал он и шумно выдохнул воздух. — Повезло.
К берегу пристали только, когда достаточно удалились от селения. Уже собираясь провалиться в сон, Охвен подумал, что людям несвойственно долго находиться в море, там у них портится аппетит и настроение. Потом, вернувшись домой, он не будет выходить даже в Ладогу.
Через двадцать дней после начала их похода они дошли до города Абила. После памятного Биская, казалось, наступила стремительная весна. Здесь же у подножий Геркулесовых столбов было лето. Да и вода внезапно стала необычного изумрудного цвета. Через дракар летали радужные рыбки, некоторые попадали за пазуху или за шиворот разомлевшим от тепла викингам. По виду, да и по вкусу они напоминали селедок.
Пополнить запасы еды Торн решил в городке Унцы, где располагался огромный рынок. Здесь впервые Охвен увидел черных людей. Пока Торн улаживал все необходимые таможенные формальности, карел смотрел на снующих полуголых, словно равномерно запачканных сажей, крикливых и беззаботных людей. Он им не доверял, памятуя еще дома услышанные от кого-то слова, что черный цвет кожи стал от того, что его проклял бог.
— Это маори, — пояснил Густав. — Они, по сравнению с теми, кто живет по ту сторону моря, просто снежинки. Там вот ходят люди, как головешки. Да! Кроме зубов и глаз ночью и не разглядеть.
Но Охвену было вполне достаточно вида этих маори. Доверия он не вызывал, поэтому отлучиться от дракара карел не решился. Лучше он бессменно будет нести охрану их ладьи, чем снова попадет в неприятность, подобную той, что случилась на Гуирнси.
Он сидел на борту, плавился под солнцем и смотрел, как снуют по поверхности воды мелкие рыбешки. Из камней под кустами высунулся настороженный кот.
— Кис — кис, — сказал Охвен, но кот плевал на эти слова и продолжал смотреть в никуда. Как известно, кошки могут одновременно находиться в двух мирах, по настроению. Может, в потустороннем бытии было, на что смотреть. У него шевелились только уши и ноздри. Временами шкура на хорошо различимых ребрах дрожала, как у лошади, истязаемой гнусом.
Охвен не шевелился, кот тоже.
— Ну и пошел ты в пень, олигофрен, — проговорил карел.
Кот в ответ чихнул и испугался. От чиха он нечаянно вылез из-под камней и теперь снова сторожился, от страха и возбуждения ударяя себя по бокам тощим длинным хвостом.
Северные собратья этого нервного пришельца выглядели не в пример приятнее: шерсть, хвост трубой, усы. А тут — острая треугольная морда, вытянутое, как у крысы тело, отвисший живот, едва различимая на коже шерсть. Сплошное недоразумение, а не кот.
— Что, животными любуешься? — раздался голос, и из-за куста показался вождь, сопровождаемый светловолосым, но ужасно загорелым человеком. Кот при раздавшихся, как гром среди ясного неба, словах то ли осыпался пылью, то ли утек в доступный потусторонний мир. Во всяком случае, Охвен не заметил его исчезновения: вот он был, а вот его нет.
— Там перед рынком еще целая груда собак валяется. Можешь посмотреть, — добавил незнакомец.
— Мертвых? — почему-то спросил Охвен.
— Да нет, вполне живых, — засмеялся светловолосый. — Они здесь все пыльные, рыжие, ушастые. Хвосты, как у дохлых уже целую неделю волков. Наших, северных.
Викинги снова расхохотались, посмеялся и Охвен.
— Знакомься — это Фарнир, — кивнул головой Торн. — Местный воевода.
— Дракон? — вырвалось у карела. Наверно, это было действительно смешно, потому что вождь и его гость так смеялись, что даже стучали ладонями себя по коленам.
— Этот, что ли Хлодвика сделал? — поинтересовался Фарнир.
— Он самый, — ответил Торн.
Потом они долго беседовали между собой в глубине дракара, а Охвен прогуливался вдоль борта. Наконец, Веселый Торн крикнул:
— Охвен, давай к нам, выпьем по чарке.
Отказывать вождю было неудобно, к тому же бражка оказалась на диво холодной и приятно освежала. Затем откуда-то образовалось местное вино в глиняных кувшинах. Оно было терпким и непривычным. Охвен не пытался вступить в разговор, поэтому понял без лишних вопросов, что Фарнир — наемник, ранее имевший знакомство и с Торном, и с Густавом, и даже с покойным Карлом. Вино чуть развязало язык, к тому же не иноземный, а свой, норманнский.
