- Ты со мной живешь, ты прекрасно знаешь, что у нас помоек нет, у мусор собирают по графику в строго установленных местах улицы в строго установленный день. Вообще, что ты мне глупые вопросы задаешь? Я же тебе уже объяснила, почему я так делаю. Мне женщиной хочется быть, а не очередным телом, на котором глазу не за что зацепиться. И мне приятно, и окружающим. Ладно, я думаю, мне пора. Ты же не будешь тут скучать?
- Нет. Но ты, конечно, все равно скорее приходи. Может, позвонишь мне, я за тобой заеду?
- Не знаю, не хочу лишний раз дергать тебя и твою не вполне исправную машину. Но если ты вечером выйдешь меня встретить на автобусную остановку, мне будет приятно.
Он кивнул в знак одобрения, нажимая кнопку включения на системном блоке.
Юлия оказалась пунктуальнее всех, придя в условленное место на пятнадцать минут раньше условленного времени, и теперь флегматично изучала меню, прикидывая неудобные вопросы от сестры и подруг. Да, похоже, сегодня Леониду придется обойтись без ужина: она готовить не захочет, слишком велик соблазн заказать все, что здесь указано.
Остальные трое вошли в кафе одновременно – видимо, встретились еще на улице. Камелина внимательно оглядела улыбающиеся, счастливые лица подруг, стройные фигурки. Видимо, не одну ее заботило, какой ее увидят другие, потому что все трое были безупречно накрашены и одеты.
Первой к ней, цокая каблуками по кафелю, подбежала Ирина Камелина, одетая опять в черное, но уже более длинное платье, обняла, расцеловала в обе щеки, второй подошла и коротко поприветствовала, сдержанно кивнув, ее сводная сестра по отцу Ксения, тоже в платье, но в бледно-желтом. Четвертой в их компании была Иветта Цуканова. «Это у меня тяжелые серьги?» - подумала Юлия: в ушах Иветты оказались еще более внушительного вида странные загогулины, блестящие нездоровым хромовым блеском.
- Когда вот мы последний раз все вчетвером собирались, Юль, не помнишь? – спросила Ирина, садясь напротив нее и радостно улыбаясь. – Кажется, зимой еще?
- Ну да, в середине февраля где-то…
- Давай сделаем это традицией? Раз в месяц, допустим, во второе воскресенье, собираться…
- Уж кто бы говорил, ты же сама все время в разъездах, - спокойно одернула ее Ксения. – Ты как сама?
- Все хорошо, спасибо. Даже лучше, чем вы думаете.
- Что закажем? – вернула их в реальность Иветта.
- А не знаю. Давай просто посидим пока, обсудим, что у кого как, какие новости. Я вот, например, тебя с февраля и не видела, - сказала Ирина, - и мне лично интереснее, как у тебя дела, чем что мы будем сейчас есть и пить.
- А тебе Ахмелюк разве не рассказывал еще? Хотя, о чем я говорю, это же Ахмелюк, ему все как с гуся вода.
- Это что нам Ахмелюк должен был рассказать? – Ксения удивленно подняла брови.
- Ну, например, то, что Кречетов меня бросил.
Юлия ахнула.
- Давно?
- В начале июня.
- И как это вообще произошло, зачем, почему?
- Рылся в моих вещах и нашел мою медкарту с диагнозом «бесплодие». Спрашивать ничего не стал. Слушайте, я даже и подумать не могла, что он чертов овуль! Он мне никогда этого не говорил, что там дети, еще что-то…
К ним подошла официантка. Отвлекшись на пару минут на определение со своими заказами, девушки вернулись к теме расставания Иветты с несостоявшимся папашей.
- Ну я не настолько тесно общаюсь с Ахмелюком, чтобы он мне такое рассказывал, - протянула Ирина, помешивая ложечкой кофе, - и вообще, откуда он-то знает, ты же с ним разошлась год уже как?
- Ну… я вот не знаю, что на меня тогда нашло, но я поняла: меня бросили, а я ничего не чувствую. Позвонила Ахмелюку. Он, я так поняла, тоже ничего не чувствовал, когда я от него ушла. А я, оказывается, ошибалась.
- В смысле?
- В самом прямом. Он просто не показывал. Странные люди эти мужики, да?
- Подожди, а Ахмелюку ты зачем позвонила? Ему-то какая разница? – спросила Юлия. – Зачем ему вообще это нужно было знать?
- Потому и позвонила, мне показалось странным, что я не чувствую ни обиды, ни боли, ничего вообще. Как будто его и не было. У него, как я тогда думала, была такая же реакция на мой уход, вот я и решила с ним посоветоваться, не заразилась ли я от него этим холодом. Холодная я – это уже не я.
- Ну, знаешь, ты могла бы и мне с такими вопросами позвонить! – Юлия огорченно скомкала салфетку. – Зачем обсуждать это с мужиками? Чтобы тебя начали воспринимать как бесчувственный манекен?
- Но он же не начнет, - спокойно возразила Иветта, - это я точно знаю.
- Откуда ты это точно знаешь?
- Я с ним, знаешь ли, жила. Ну, не постоянно… Но большую часть времени проводила с ним. Четыре с половиной года. Это много. Я его знаю и точно так же знаю, что он мог бы мне объяснить, все ли со мной нормально, потому что он знает меня.
Глядя на них, Ирина томно вздохнула и уставилась в чашку с недопитым кофе. «Хочет что-то сказать, да боится, что я на нее налечу» - подумала Юлия.
- Юль, - очень спокойным тоном произнесла Ксения, - давай по существу решим этот вопрос. Ветка большая уже девочка, сама сообразит, с кем обсудить свои проблемы.
- Просто я знаю, что Ахмелюк вотрет ей – это, якобы, нормально, и начнет подминать ее под себя.
- Ты себя-то с Ахмелюком не путай, - вмешалась Ирина, - Ахмелюк – не манипулятор. Юль, мы не говорим, что то, что ты умеешь вертеть людьми как захочешь – это что-то плохое. Главное, чтобы ты не использовала это в плохих целях. Но, я тебя прошу, не надо распространять это на нас.
- Самое смешное, что Ахмелюк действительно так и сказал: это нормально, - вздохнула Иветта, - но только вот он это объяснил абсолютно понятно и аргументированно. Потом, какая разница, что он мне сказал на этот счет? Костя – овуль. Я что, должна рыдать и убиваться по человеку, который меня считает инкубатором для «продолжения рода»?
- Ну, ты, конечно, не должна… - начала Юлия, но Иветта подняла палец в знак незавершенности своей речи.
- Юлька, ты сама говоришь, что чувствовать тепло можещь ко всем, но покажешь это только тем, кто тебе как-то близок. Мне, как оказалось, еще легче, потому что я к этому типу после этой его истерики с находкой моей медкарты остыла разом и внезапно. Что бы Ахмелюк ни сказал, может, он бы удивился, он-то тоже от меня такого не ожидал – это мне только во благо, потому что я заранее знаю, что не вернулась бы к нему. Пусть катится колбасой в Керыль, в Псков, куда он там еще собирался – лишь бы от меня подальше. Мне его брат-гомик гораздо приятнее, чем он. Гомики хотя бы не ломают людей в пользу своих хотелок. И не закатывают им истерики, если эти люди оказываются не такими, какими хотели эти гомики, это ничем не лучше.
- А вообще-то, ты права.
- Он сказал, что я не женщина, что я бесполезный кусок мяса, что он таких, как я, отправлял бы в государственные бордели для солдат. И ты еще считаешь, что я должна испытывать к нему хоть какие-то теплые чувства? А почему он тогда не пушечное мясо? Таких дебилов, которым интересно только размножаться, а кто того не может или не хочет, за людей не считают, мне лично в случае войны было бы ни капли не жалко. Всех жалко, даже зэков из штрафбатов. А этих – не жалко. – Иветта залпом допила остывший кофе. – Живет, как навозный червь. Жрать, срать, плодиться. Больше ничего не нужно. Тьфу. Тошнит. Да что мы все обо мне и об этом придурке? Расскажи о себе лучше.
- А что мне рассказывать? – спросила Юлия. – Ну да, тебе, наверное, Ирка уже сдала меня.
- Что ты за глупости несешь? – возмущенно спросила Ирина. – Никого я никому не сдавала.
- Да шучу, няш, шучу. Если бы мне было что скрывать, я бы так не сказала, но мне-то нечего.
- Ну и кто он? – внимательно уставилась на нее Ксения.
- Да так. Просто чувак. Но он не местный, что немного усложняет дело… впрочем, какая мне разница? Мне человек приятен, какое мне дело, откуда он?
- Ты как с ним познакомилась-то? – спросила Иветта.
Камелина совершенно по-девчоночьи захихикала, как школьница, запавшая на гопника-десятиклассника, который уже успел дефлорировать половину сверстниц.
