— До чего?
— Пока ты не почувствуешь себя плохо. — Дэй откусила сливу и по её щеке побежал сок. — Ад побери, — пробормотала она, ловя его пальцем.
— Плохо? — выдохнула Эйдер.
— Очень, очень плохо. А на другой день ты будешь мертвее Иувина.
— Поможешь нам, получишь противоядие и хотя бы шанс скрыться. — Монза стирала кровь с острия меча Бенны большим и средним пальцем в перчатке. — Толкько вякни кому-нибудь что мы затеяли, здесь или в Союзе, Орсо или Арио, или твоему дружку Калеке, и… — Она убрала меч назад в ножны и резким жестом шлёпнула по рукояти. — Так или иначе, у Арио будет одной любовницей меньше.
Эйдер оглядывала их, всё ещё держась рукой за шею. — Злобные суки.
Дэй дососала сливу до косточки и отбросила прочь. — Такова жизнь.
— Вот и всё. — Рывком за локоть Витари вздёрнула любовницу Арио на ноги и повела к двери.
Монза преградила им путь. — Что ты скажешь своему прибитому слуге, когда он очухается?
— То… что нас ограбили?
Монза протянула перчаточную руку. Лицо Эйдер осунулусь пуще прежнего. Она отцепила ожерелье и бросила Монзе на ладонь, затем за ним последовали кольца.
— Достаточно убедительно?
— Не знаю. С виду ты из тех женщин, что оказывают сопротивление. — Монза ударила её в лицо. Она вскрикнула, споткнулась и упала бы, если бы Витари её не подхватила. Она подняла голову, из носа и разбитой губы текла кровь, и на мгновение у неё возникло такое странное выражение. Да, больно. Да, естественно, страшно. Но и то и другое застило злобой. Может также выглядела сама Монза, когда её сбрасывали с балкона.
— Вот теперь всё, — произнесла она.
Витари дёрнула Эйдер за локоть и выволокла её в коридор, к передней двери, их шаги шаркали о грязные доски. Дэй вздохнула, а потом оттолкнулась от стены и отряхнула со спины труху от обивки. — Чётко и красиво.
— Не скажу спасибо твоему учителю. Где он?
— Предпочитаю "наниматель", и он сказал, что есть какие-то поручения по которым он должен сбегать.
— Поручения?
— Это проблема?
— Я заплатила за хозяина, не за собаку.
Дэй ухмыльнулась. — Гав, гав. Морвеер не может ничего того, что не смогла бы я.
— Действительно?
— Он стареет. Переоценивает себя. Та перегоревшая верёвка, в Вестпорте, почти что привела его к гибели. Мне бы не хотелось, чтобы неосторожности, типа той, мешали вашему делу. Уж не за то, сколько вы платите. Хуже, чем неосторожный отравитель рядом с вами и придумать нельзя.
— От меня ты мнения на этот счёт не добьёшся.
Дэй пожала плечами. — Несчастные случаи по нашей линии случаются всегда. Особенно со стариками. Это, всё-таки, ремесло для молодых. — Она профланировала в коридор, миновав шагавшую обратно Витари. Кураж давно сошёл с отточенного лица той, а вместе с ним и самодовольство. Она замахнулась чёрным сапогом и со злости пнула кресло в угол.
— Значит, вот он, наш путь туда, — промолвила она.
— Кажется так.
— Как раз то, что я тебе обещала.
— Как раз то, что ты обещала.
— Арио и Фоскар, оба вместе, и способ до них добраться.
— Хорошая работа за день.
Они смотрели друг на друга, и Витари пробежалась языком по внутренней стороне губ, как будто они горчили. — Ну. — Она пожала костлявыми плечами. — Такова жизнь.
Глоток, глоток, глоток. Ну где же отыскать глоток выпивки?
Никомо Коска, прославленный солдат удачи, дрожащей походкой доковылял через улицу к стене и всё-таки снова зарылся трепещущими пальцами в кошелёк. По прежнему там не было ничего, кроме пучка серого пуха. Он извлёк его наружу, сдул с пальцев и смотрел как плавно он летит вниз. Вся его удача.
— В пизду кошелёк! — Он в бессильной ярости швырнул его в канаву. Затем передумал и ему пришлось нагибаться, чтобы его поднять, кряхтя как старый дед. Он и был старый дед. Пропащий дед. Мёртвый дед, отними или добавь последний хрип дыхания. Он медленно опустился на колени, вперившись в ломаное отражение в чёрной луже, собравшейся среди булыжников.
Он отдал бы всё, что имел за малюсенький глоток спиртного. Надо сказать, он не имел ничего. Но его тело всё ещё было его. Его руки, которые возносили князей к вершинам власти и снова сбрасывали их вниз. Его глаза, которые видели поворотные точки истории. Его губы, которые нежно целовали знаменитейших красавиц эпохи. Его чешущийся член, его ноющие кишки, его гнилая шея — он был бы счастлив продать всё это за одну-единственную порцию виноградного пойла. Только трудно было представить, где бы он смог найти покупателя.
— Я сам стал… пустым кошельком. — Он воздел в мольбе свинцовые руки и заревел в ночь — Блядь, на хуй, кто-нибудь — налейте мне вина!
— Завали пасть, мудло! — отозвался грубый голос, и вместе с приближающимся стуком каблуков, переулок заволокло кромешным мраком.
Он обедал за столами герцогов. Он резвился в постелях графинь. Города содрогались при имени Коски.
— Как вообще дошло… до такого? — Он через силу поднялся, сглотнул рвотный позыв. Пригладил волосы назад с пульсирующих висков, потеребил длинные кончики усов. Он брёл по переулку и в нём как встарь пробуждалась его знаменитая гордыня. Прочь, между призрачных зданий, на свет фонаря во мгле. Сырой ночной ветер щекотал саднящее лицо. Шаги приближались, и Коска, моргая, быстро обернулся назад.
— Уважаемый сэр! Я временно нахожусь без средств, и уповаю, что вы соблаговолите поспособствовать мне небольшой ссудой, до той поры…
— Отвали, ссаная побирушка. — Мужчина мимоходом задел его, оттолкнув к стене.
Коска вспыхнул возмущением от такого грубого произвола — Тот к кому ты обращаешься, никто иной, как Никомо Коска, прославленный солдат удачи! — Впечатление несколько подпортил ломаный скрежет его сорванного голоса. — Генерал-капитан Тысячи Мечей! Экс-генерал-капитан, точнее. — Мужчина, исчезая в тумане сделал неприличный жест. — Я обедал… в постелях… герцогов! — Коска сорвался на лающий кашель и был вынужден согнуться. Дрожащие руки на дрожащих коленях, ноющие от боли рёбра ходили ходуном, как мехи.
Такова была жизнь пьяницы. Четверть жизни на жопе, четверть на роже, четвёрть на карачках, а всё остальное время согнувшись. Он наконец выхаркал здоровенный шлепок мокроты, и последним кашлем сдул его с воспалённого языка, закрутив в воздухе. И это он оставит после себя? Плевки в сотнях тысяч канав? Его имя, как синоним мелочного предательства, алчности и мотовства? Он выпрямился со стоном безысходного отчаяния, уставившись в ничто — даже звёзды отгородились от него всеобволакивающим туманом Сипани.
