— Листы о тайнах! И ты все их читал?
— Не-ет, — засмеялся умелец, — все прочесть пяти зим не хватит. Да многих и нет нигде, кроме Долины Древа. Я там был, — продолжал он с гордостью, — у самого Феруса. Вот человек! Ведь это он придумал водососные башни, а Кеатл только построил. Это тебе не змея. Знаешь, как убирается из канала вода? Силой морских волн и приливов. А без них пришлось бы тысяч сорок поставить отчерпывать… Однако тебе о них знать ни к чему! — спохватился он, к огорчению Ора. — Беги, Соломенная Грива, а то тебе хозяин таких тайн на спине понарисует!
Минула пора жары, настала осень и незаметно переползла в зиму. Ледяной восточный ветер покрывал израненную землю снегом. Когда его сменял сырой ветер с запада, все тонуло в холодной скользкой грязи. Много закоченелых трупов уволокли за зиму к звериным загонам. Когда под весенним солнцем вода стала прорезать морщинки в боках канала, Ор едва поверил, что целый год, луна за луной прошел с тех пор, как он впервые услышал отдаленный гул Подвига.
Тейя спела колыбельную Ириту и сидела в своей комнате, обдумывая, с чем выйдет завтра на пир, куда ее пригласили.
— Госпожа, — приподнял занавесь либиец, — тебя хочет посетить мужчина. — Тейя поморщилась: еще один будет предлагать покровительство. — Его имя Палант из Долины Знания.
— Палант! — Тейя радостно ахнула. — Введи его скорее!
— Вот мы и встретились, — проговорил Палант, разглядывая Тейю. — Но я вижу, став большой певицей, ты за эти годы так и не выросла.
— А ты не округлился, как полагалось бы усидчивому мыслителю. Все такой же тощий.
— Прости, что я так поздно. С утра в Атле полдня болтал со своим приятелем Ситтаром, но только к концу дня он упомянул о тебе, потом рассказал о твоей жизни и даже объяснил, как найти. Конечно, в ответ на мои просьбы.
— Ситтар? Не знаю такого.
— Разве знаменитость может знать всех своих поклонников? Ситтар интересный человек, кстати, тоже из Умизана. Он был купцом, торговал с яптами, потом служил переводчиком во время путешествия Промеата по их земле. А теперь имеет в Атле лавку— покупает смышленых рабов, учит их ремеслам и продает за высокую цену. Я заказывал у него товар…
— А зачем тебе рабы? — перебила Тейя.
— Готовимся в путь на оленях за Ледяную стену и решили взять несколько гиев. Знаешь, я о тебе всегда помнил с тех пор, как услышал твою песню в Ан-жиере, но, посуди сама, искать встреч с подругой Италда не очень-то хотелось…
Тейя кликнула либийца:
— Принеси нам пенного сока и приготовь иш-лох. Как ты умеешь, — добавила она значительно. Раб ушел, польщенно улыбаясь.
Тейя поднялась, взяла в руки лук, провела мизинцем по струнам.
— Хочешь, я спою тебе песню? Новую. Я пела ее только раз, для немногих. Она… но зачем рассказывать! — Пальцы побежали по струнам; мелодия резкая, напоминающая перекличку коттских барабанов, словно раздвинула стены комнаты. Море, порывы ветра, удары весел — и над всем этим ритм волн, приходящих издалека и убегающих вдаль…
Мудрый Цатл стоял на корме ладьи,
Уводя народ в морскую даль
Неизвестность ждала впереди, впереди,
А кругом колыхалась вода, вода.
Уплывали дни и за днями дни,
Люди в страхе глядели в глаза волнам
И молили: «Богиня, не обмани,
Подари долгожданную Землю нам».
Цатлу жрец сказал: «Впереди беда!
Видишь — нет еды, видишь — ветер стих.
Надо ценную жертву богам отдать.
Не помогут, пока не насытим их».
Что же требуют боги? Закрыв глаза,
Долго слушал жрец, как море поет,
Потом иссохшей рукой показал
На Цатлову дочь и сказал: «Ее!»
А девчонке было семнадцать лет.
Пела песни она, как никто другой.
Для нее напевом вставал рассвет.
Напевом ветер играл с водой.
Как прожить без нее? Пожалей, о жрец!
Все молили, а тот качал головой.
И сказала она: «Не грусти, отец,
Боги верно сделали выбор свой.
Не вкусна победа без вкуса слез,
Не согреет лето без злой зимы.
Кто запел, тот в жертву себя принес.
Не горюй, отец!» И шагнула с кормы.
Казалось людям, что жизнь пуста,
Что навеки из жизни песни ушли.
Боги приняли жертву. Наутро встал
Над волнами край Срединной земли.
Тейя опустила голову, успокаиваясь, потом вопросительно взглянула на Паланта.
— Интересная мелодия, — сказал он, проглотив что-то подступившее к горлу.
Либ принес кувшин и миски дымящегося ишлоха.
— В твоих песнях, — продолжал знаток, — есть нечто дикарское. Не пойми это как упрек. Еще в «Деве Стикс» я услышал интонации гийских напевов, но не это главное. Мы отвыкли доверять чувству. Все вокруг и самих себя все время оцениваем, словно хотим продать. А дикие верят, и ты, по-моему, смогла научиться этому.
— Еще бы, — улыбнулась певица, — половину луны я прожила среди них в Умизане. И даже… у меня среди них был друг, совсем юный гий. От него я и услышала напевы, которые ты угадал в моей песне.
— И он жил у тебя, оставив собратьев? Это против их обычаев.
— Значит, ради меня он нарушил обычай!
И Палант услышал рассказ о молодом дикаре, его смешном любопытстве, неожиданной доброте и странных песнях.
— Уходя, он дал мне вот это… — Тейя сняла с шеи ремешок с амулетом. — Что с тобой, знаток?
— Посмотри на обороте справа. Там должна быть трещинка наискосок.
Тейя перевернула камешек.
— Ну, ну, не бойся! — Палант засмеялся, глядя на побледневшую певицу. — Я не колдун. Просто эту игрушку я дал одному гийскому юнцу накануне появления Севза. Значит, он дошел с мятежниками до Умизана и явился к тебе!
— Расскажи, — потребовала Тейя, и настала ее очередь услышать рассказ о нескладном мальчишке, не прошедшем Посвящение и перехитрившем самонадеянного искателя истины.
— Он считал твой подарок защитником от всех бед. И отдал мне — дикий мальчишка, который был смелее и добрее всех моих почитателей. Выходит, я лишила его защиты! — певица отвернулась, пряча слезы.
— Ты же знаешь, что это простая побрякушка.
— Нет! Твой камешек не раз помогал мне, а теперь, когда я узнала его историю, он стал мне еще дороже. — Тейя спрятала амулет на груди. — Узнать бы, где сейчас его бывший владелец, — вздохнула она.
— Мальчик ушел своей тропой, — проговорил Палант. — Вряд ли мы когда-нибудь услышим о нем. Но расскажи мне лучше, как ты решилась покинуть Италда?
