— Зеркало отражает истину. — В глазах Анны плясал насмешливый огонёк. — И я говорю — «да».
Михаил встал из-за стола, демонстративно снимая с пальца кольцо.
— Моё слово — нет. И я скажу больше. С этого момента…
Он не успел договорить. Свет электрических ламп замерцал, подобно огню свечи. Андрэ не сделал ни единого жеста, не шевельнул даже бровью, но на какое-то мгновение, совету показалось, что он облачён не в строгий костюм духовника, а в полный доспех цвета запёкшейся крови, известный каждому потомку Каина. Видение длилось не более нескольких долей секунды, а потом всё кончилось. Осталась лишь горстка праха на дорогом ковре и массивный золотой перстень с рубином, звякнувший о столешницу.
— Я не дал ему совершить огромную ошибку, — сказал Бэрринг, ровным тоном, будто продолжая светскую беседу. — Жаль, что столь опытный и умудрённый годами сородич покинул нас. Что скажет духовник клана Розы, облечённый правом говорить за своего сира с этого момента?
У духовника хватило сил только на краткий кивок.
— Прекрасно. Что ж, господа, леди. В таком случае, жду вас сегодня, ближе к полуночи в резиденции Агентства, для заключения трёхстороннего договора о нейтральной территории.
С этими словами Андрэ встал, коротко поклонился и вышел из зала совета. Некоторое время главы семейств провели в несколько шокированном молчании. Духовник Михаила осторожно взял перстень, надел его на палец и, обмахнув от праха стул, сел за стол.
— Это было… — начал Евгений.
— Сильно, — закончила Анна и передёрнула плечами. — Серьёзный господин. Ладно, нас ждёт Агентство. Предлагаю обсудить подробности протокола «большого выхода» глав шести семейств. Игорь, — обратилась она к свежеиспечённому главе клана Розы, — не стесняйтесь, ваше мнение тоже будет учтено.
* * *
Андрэ вышел из бизнес-центра и набрал на мобильном номер Жрицы:
— Вы смогли уговорить кланы нашего народа?
— Естественно, господин Бэрринг. Не стоит сомневаться в наших способностях к дипломатии. Позвольте спросить, мои поделки произвели впечатление?
— Да, госпожа Жрица. Сопротивляться решил только один, но я смог его… успокоить.
— Превосходно. Базовые шаблоны договора готовы. Я жду вас, чтобы внести необходимые изменения и утвердить окончательный вариант.
Духовный лидер Детей Каина посмотрел на часы.
— Буду у вас через сорок минут.
— в которой разговор о политике традиционно происходит на прокуренной кухне, а также завершается один долгий и непростой процесс.
На кухне было накурено. Нет, в воздухе не висели клубы дыма, в которых можно было бы повесить стандартный рабочий инструмент лесоруба. Просто любой, вошедший сюда, сразу ощутил бы, что в этом помещении долго и со вкусом курили табак различных сортов и вкусов. Мощная вытяжка над плитой и ещё одна у распахнутого настежь окна не оставляли сомнений в том, что кем-то эта комната приспособлена не только для приготовления пищи, но и для регулярного употребления заморского зелья.
Сама же кухня внешним видом своим заставляла задуматься о том, какое пространство в этой квартире отведено под иные помещения. На кафельном с подогревом полу вполне могли бы станцевать вальс как минимум две пары, не мешая друг другу и не задевая предметов обстановки. Разве что краешком платья.
Стоявший у окна стол вполне мог бы называться «обеденным», но хозяин квартиры предпочитал наименование «промежуточный». Ибо обедали за этим столом крайне редко. Изредка завтракали, ещё реже ужинали, так как напряжённый график обитателей позволял им обедать исключительно вне дома. Как правило же, здесь употреблялись на скорую руку сооружённые бутерброды или прочая «промежуточная еда».
Ещё тут часто выпивали по вечерам. И курили.
Четвёрка, сидевшая у окна, в данный момент как раз предавалась этим порокам.
— Совсем тут у вас обалдели, — протянул невысокий толстячок в тёмно-сером костюме-двойке, разглядывая пачку трубочного табака с красноречивой надписью «Страдание» и яркой картинкой. — Они прокуренные лёгкие ещё не начали в довесок к этому делу выдавать?
— Политика, дружище. — Вит, сидевший у самого окна, пустил колечко и хитро посмотрел через него на своего визави. — Оздоровление нации.
— То есть, это должно отпугивать? — Толстячок глубоко затянулся и почмокал губами. — Неплохое курево.
— Говна не держим. Наверное, да, должно.
— Курильщикам хоть лёгкие, хоть мозги в довесок давай — не образумятся, — пробормотал высокий тощий шатен в костюме того же покроя, что и у толстяка, только светло-серого оттенка, отшатываясь от клуба дыма. — Какой смысл?
Голоса тощего и толстого были практически одинаковы — глубокий баритон. Человек, который говорил бы с этой парой по телефону, наверняка не смог бы отличить одного от другого.
— Деньги, Руди. Деньги. — Вит усмехнулся. — Ты представляешь, какие средства были вложены в эту программу?
— Даже думать не хочу. Завидно становится.
— Ага, столько возможностей, и спёр их не ты, — расхохотался Эрик. Литровый бокал под пиво, стоящий перед ним, был наполовину наполнен розовым вином. Вит неодобрительно косился на подобный способ употребления благородного, с его точки зрения, напитка, но пока молчал.
— Не в том дело… — начал было тощий, но Вит его перебил.
— Вся проблема в возрасте.
— Прости?
— Возраст, Руди. Психологический возраст нации и её составляющих.
— История этой страны насчитывает больше тысячелетия, если я всё правильно помню, — вежливо сказал толстенький. — Опять же, величие нации. Я с большим уважением отношусь к России.
— Во-первых, я сказал психологический возраст, Фил. Во-вторых, никто почему-то не хочет понимать, что возраст этот неоднороден. Нельзя говорить о свершениях времён царя Иоанна Грозного применительно к поколению, которое было при сталинских реформах и репрессиях. И уж тем более всё это имеет очень опосредованное отношение к нынешним реалиям.
— Поясни. — Руди отставил бокал.
— Он хочет сказать, что нынешняя нация этой страны — всего лишь подростки, — невесело улыбнулся Эрик. — Злые, непослушные, не желающие никого слушать подростки.
— Мы обвешаны цепями и пирсингом, — поддержал его Вит, — а ещё у нас есть большая ядерная дубинка. Даже пистолет. Страшный, из которого можно по-настоящему убить. Совсем как у взрослых. И у нас самый-самый крутой папа. Был. А дедушка был ещё круче. Не говоря о предыдущих поколениях. То, что мальчик-нация давно бросил школу, сидит на наркотиках и тяжко болен, понятно всем окружающим, кроме него самого. Кто-то молчит из деликатности. У кого-то своих проблем по горло. А кто-то и говорит, но в ответ начинается: «А ты знаешь, кем был мой папа? А ведь я его сын». После чего диалог прекращается. Всё это, — он ткнул пальцем в картинку на упаковке, — нормальное подростковое самоуспокоение. Бегство от проблемы. Вместо поддержки здравоохранения не на словах, а на деле — вот такие вот «отмазки». Плюс, на этих отмазках какой-то умный дядя, постарше и померзее, сделал денег.
