Сана первой подбежала к шкафу, дернула створки, дряхлая мебель издала протяжный скрип. Снулый отстранил Сану, одним рывком сорвал доски, распахнул дверцы. У шкафа отсутствовало дно, в темноте угадывался круглый люк. Снулый сунул голову в пыльное нутро шкафа, присел и разглядел металлические скобы, вмурованные в стену. Внизу вопли дикарей заглушил дружный залп из полудесятка стволов — это Байгу, преследуя Кудрю, ворвался на кухню.
Снулый буркнул: «Еще держатся…» — и стал спускаться, Сана за ним. Узелок со скарбом она держала зубами, он был маленький и нетяжелый. Ничего из подарков Мархада, которые позволил оставить Леван, Сана не взяла, лишь самое необходимое. Ей хотелось оставить в этом доме все, что связывало с прежней жизнью, с обоими последними любовниками — и Мархадом, и Леваном. Плохая часть жизни, наполненная разочарованиями и страхом, страхом, страхом… Сана не знала, убит ли ее страх тем выстрелом, который оборвал жизнь атамана. Пусть при ней не будет ничего напоминающего о былом страхе. Почему-то подумалось, что рядом со Снулым ей не будет страшно. С ним она казалась себе сильной и уверенной. С чего бы это? Сана не понимала. Может, потому что жизнь Снулого побывала в ее руках? Потому что она избавила его от страха?
Лезть пришлось довольно глубоко, заметно ниже первого этажа дома. Скобы в стене были старые, из-под рук и ног во время спуска летели труха и ржавчина, но железки все еще держались крепко. Снулый достиг дна, отступил от лестницы, помог спуститься Сане. Она нашарила нишу в стене — там была свеча в треснутой глиняной плошке. Когда огонек в руке женщины разгорелся, Снулый понял, что находится в очень древнем месте, это подземелье соорудили еще до Погибели. Беглецы стояли посередине круглого зала, из которого уводили в темноту туннели со скругленными сводами, у стен валялись разбитые ящики, ржавые продавленные трубы и прочая рухлядь.
— Об этом месте никто не знал, Мархад мне одной сказал, — пояснила Сана. — Здесь есть выход на поверхность… Сейчас, погоди… — Она прошла в угол, разгребла мусор, покопалась под старьем и вытащила звякающий сверток. — Здесь золото, Снулый, — обернувшись, показала находку спутнику, — возьми. Только не бросай меня.
— Не брошу, — глухо произнес севшим голосом Снулый, — никогда.
Она отдала сверток и, пригнувшись, нырнула в один из темных туннелей. Снулый зашагал за дрожащим огоньком свечи. Потом проход изменился — свод просел, сверху осыпался грунт, так что пришлось ползти на четвереньках. Снулый полз, глядя на колыхающийся перед ним зад Саны, и думал, что всю жизнь до сих пор поступал неправильно. Сколько он себя помнил — был верным и служил. Кому? Хозяину. Хозяев Снулый менять не любил, но если приходилось, то и новому служил с той же преданностью, что и прежнему. И что получил взамен? Вот Сана — не хозяин, но спасла его, вырвала из объятий смерти. Снулый решил, что всю оставшуюся жизнь будет верен ей. Ей одной, и никому больше. А быть верным он умел.
Тут женщина остановилась, и он ткнулся лбом в ее прелести. От неожиданности охнул. Звук вышел странный, Снулый сам себя не узнавал — даже голос как-то изменился, прозвучал… нежно, что ли.
— Здесь наверх выбираемся, — объяснила Сана. — Погоди, дурачок, у нас еще будет время для этого.
Она поняла его прикосновение по-своему, и Снулый не стал спорить. В конце концов, может, Сана была очень даже права. А она уже поползла по каменистой осыпи куда-то вверх, огонек свечи пропал. Снулый поспешил за спутницей — они выбрались на поверхность. Вокруг громоздились какие-то трухлявые доски, старые шины и прочий хлам. Подземный ход привел на свалку. Рядом темнела ограда фермерского хозяйства, шум сражения долетал из-за нее. Значит, они где-то посередине поселка, довольно далеко от бандитского логова.
Сана нащупала ладонь Снулого, крепко сцепила пальцы. Это прикосновение показалось ему неожиданно приятным, на душе сделалось тепло и легко, а от страха, который преследовал по ночам, не осталось и следа.
Они встали и осторожно двинулись, держась за руки, вдоль забора. Свернули за угол… Потом Снулый услыхал звук двигателя, по ограде мазнул свет фар — приближался сендер. Беглецы присели. Сендер поравнялся с ними, за рулем был Ляков. Снулый и Сана бросились на дорогу, но старик не оглянулся и, кажется, прибавил газу. Снулый высвободил руку, нащупал под ногами твердый предмет размером с кулак и швырнул вслед сендеру. Ком земли, ссохшийся до каменной твердости, угодил старику в затылок. Ляков поник, и сендер, вильнув в сторону, ткнулся в забор. Снулый помчался к машине, Сана бежала следом.
Бандит распахнул дверцу и поднял ногу, чтобы пинком вышвырнуть старика на дорогу… но что-то его удержало. Что? Снулый сам себя не понимал. Он решил служить Сане и хранить верность ей одной, при чем здесь хромой старикашка?
Ляков открыл мутные глаза и пролепетал:
— Не надо! Кочевые… поймают… съедят ведь…
Снулый опустил ногу и аккуратно подтолкнул Лякова, сдвигая с водительского места. Сел и буркнул:
— Лучше я поведу.
Сана забралась на заднее сиденье, устроилась там и вдруг длинно, со всхлипом, вздохнула. Завеса туч над головой разорвалась, ненадолго выглянула луна. Снулый обернулся, поймал взгляд женщины — в этом взгляде было одобрение и что-то еще. Но Снулый не знал таких слов, чтобы описать то, что прочел в глазах Саны. Он ведь был не мастак говорить, поэтому молча кивнул и врубил двигатель.
В прорехе между тучами показалось что-то массивное. Широкий и длинный силуэт проступал в дымке, подсвеченной лунным сиянием, но Снулый не смотрел вверх — он уже разворачивал сендер, чтобы убраться подальше из этой долины. Потому и не разглядел корпус старого автобуса, подвешенный к раздутой газовой полости, похожей на гигантскую колбасу. И уж тем более не мог прочесть выведенное на автобусном борту слово «Каботажник».
* * *
Когда Леван свалился в люк, Йоля почувствовала удовлетворение. Она, конечно, просила Чака вывесить с борта термоплана фонари наподобие красных глаз страха, но уверенности, что все сработает, не было. Тогда пришлось бы Левана из «беретты» шлепнуть, а это скучно.
Однако вышло очень даже замечательно. Ей именно этого и хотелось — чтобы Леван вспомнил, где ее, Йолю, бросил. Но времени порадоваться как следует не оставалось — нужно было выполнять обещание, данное карлику. Он-то свою часть работы сделал, появился точно в срок. Йоля повернулась и побежала навстречу красным огням, спускающимся с черного небосвода. Лампы Чак накрыл рамками, сплетенными из проволоки, а на проволоку натянул выкрашенные красным ползуньи шкуры. Между собой огни соединял прочный шест, закрепленный на конце причального троса. Под шестом болтался якорь — переплетенные арматурные прутья, изогнутые крючками; концы их были остро отточены и покрыты зазубринами. Этой «кошкой» карлик не раз пользовался, чтобы швартоваться там, где не имелось приготовленных причальных штанг.
Йоля поймала раскачивающуюся «кошку» и поволокла к разбитому очередью из «гатлинга» караульному посту.
— Эй, скорей давай, красотка! — пискнул сверху Чак. Его крошечный силуэт возник над головой Йоли посередине светлого прямоугольника раскрытой дверцы гондолы. — Не нравится мне это дело! И место не нравится! И орут там, внизу, это не нравится тоже!
Пока что на «Каботажник» никто не глядел — кочевые как раз ворвались в дом, у них и внизу хватало забот. Но когда идет бой, безучастных наблюдателей не бывает, достается всем, кто окажется поблизости. А газовая полость — штука очень уязвимая, с такого расстояния и стрелой можно, пожалуй, проткнуть. Поэтому карлику не терпелось убраться подальше от места схватки.
Йоля всадила загнутый крюк в основание дощатого гнезда, под стальную полосу, которую бандиты прибили к кровле и залили смолой. Для верности выбрала слабину и намотала трос на торчащие обломки досок. Трос натянулся и задрожал в ее руках — налетел порыв ветра и поволок термоплан.
— Готово! — заорала она. — Меня-то забери отсюда!
Из темноты свалилась, разворачиваясь в движении, веревочная лестница. Нижние ступеньки сухо щелкнули напоследок, едва не треснув Йолю по голове. Она увернулась, поймала раскачивающийся конец, поставила ногу на дощечку, служившую нижней ступенью, и вцепилась обеими руками в тросы.
— Давай, Чак! Давай!
Чак врубил двигатель, термоплан вздрогнул, разворачиваясь. Винты и ветер повлекли его на юг, швартовочный трос натянулся и загудел, Йоля закачалась на весу. С сухим протяжным треском крыша стала разъезжаться, порядочный кусок, выложенный пластинами солнечных батарей, вместе с обломками дощатого укрытия для стрелков оторвался и медленно поплыл вверх и в сторону… Двор с догорающими факелами, орущие кочевники, клубы пыли, дом с развороченной кровлей — все это медленно разворачивалось и уходило вниз, а небо, дышащее прохладной сыростью, насыщенное ветром и простором, опускалось, принимая Йолю в объятия.
