— Значит, это правда. Ее все-таки нашли. Это же рукопись Мокласа, да? — обратилась Сакина к Алифу.
Алиф даже обрадовался, услышав вопрос, на который он мог дать более или менее вразумительный ответ.
— Да, — быстро сказал он и поспешил добавить: — По крайней мере это можно предположить из моих недолгих расследований по данному вопросу.
— Думаю, ты в своих поисках не ошибся, — понимающе кивнула Сакина. — Когда «Альф Яум» впервые был продиктован смертному, такому, как ты, несколько веков назад, этот человек — а его звали Реза — успел сделать четыре экземпляра книги. Он был членом секты персидских еретиков, которая называлась «баттини». Может быть, тебе доводилось о них что-то слышать. Как бы там ни было, эти книги передавались от мастера ученику. Каждое поколение стремилось познать скрытую истину, которая якобы хранилась в этих книгах, посредством которой можно было бы обрести сверхъестественную власть. Однако это не удалось никому из них.
— Разве такое возможно? — перебил ее Алиф. — Неужели можно заполучить какую-то власть, просто отыскав загадку в книге? Если, конечно, такая загадка вообще существует.
— Никакой загадки тут нет, — расхохоталась Сакина. — Все дело в том, что вы и мы видим мир по-разному, вот и все. Трансцендентный аспект «Тысячи дней» очевиден только для невидимых и спрятавшихся. Хотя… — Она замолчала и посмотрела на лежащий на полке микропроцессор.
— Хотя что?
— Я подумала о том, что ты, наверное, тоже близко подошел к разгадке, — медленно проговорила Сакина. — Многие мои коллеги со мной не соглашаются, но я верю, что с наступлением того, что вы называете цифровой эрой, вам удалось пробить брешь в барьере символов и того, что они символизируют. Это, конечно, не означает, что «Альф Яум» от этого станет тебе более понятным, но все же можно сказать, что тебе удалось ухватить саму суть представленной информации. Ты избранный. В конце концов, мы издавна поклонялись вашему создателю. И «Различение» тоже было создано не нами, а вами.
— Что еще за «Различение»? — поинтересовался Алиф, подавшись вперед от напряжения.
— Я была уверена, что ты все знаешь, — удивилась Сакина. — Особенно если вспомнить твое настоящее имя.
— Но я… но откуда тебе известно мое настоящее имя? Я не слышал, чтобы Викрам произносил его вслух.
— А этого и не требуется, — вступил в разговор Викрам, который до сих пор развлекался тем, что перебирал пальцами подол юбки новообращенной. Правда, она этого, похоже, не замечала. — Так как это имя известно мне, оно подразумевается всякий раз, когда я произношу выбранное тобой. Вот почему опасно сообщать свое имя джинну, если ты не хочешь, чтобы о нем узнали многие другие.
— Это Дина во всем виновата, — пробормотал Алиф. — Она не хочет называть меня по-другому.
— Это благословенное имя, — подхватила Сакина. — Не понимаю, почему ты так стыдишься его.
— Оно слишком часто встречается, и я его постоянно слышу. Мне не хочется быть таким же, как все.
— Даже если так.
Алиф нервно провел пятерней по непослушной шевелюре.
— Да это не важно, сейчас не об этом разговор. Что еще за «Различение»?
Сакина указала на одну из полок:
— Это Аль-Фуркан, разумеется. А вон и сама книга.
Алиф повернулся и увидел на подставке экземпляр Корана в зеленом кожаном переплете.
— А, понятно, — кивнул он.
Наступила тишина, и Алиф почему-то почувствовал себя в этот момент каким-то маленьким и уязвимым. Сакина и Викрам молчали и только загадочно улыбались, будто объединившись в какой-то тайне.
— Прости, — прервала затянувшуюся паузу Сакина. — Мы задумались о чем-то своем. Так на чем я остановилась?
— Вы говорили что-то про баттини, — напомнил Алиф. — И еще упомянули Мокласа.
— Совершенно верно. Два экземпляра из четырех существовавших были уничтожены в Исфахане, когда шах Аббас закрыл школу баттини в самом начале семнадцатого века. Еще один был утерян при пожаре спустя полвека в Каире. к концу семнадцатого века оставался всего один экземпляр. Именно его и унаследовал Моклас. Говорят, что он продиктовал текст французу, который перевел его на свой родной язык, хотя, как я слышала, этот перевод никто всерьез не воспринимает.
— Делакруа, — проговорил Алиф. — Все полагают, что все он сам сочинил.
— Сам сочинил, — эхом отозвалась американка.
— Все переводы — это своего рода сочинения, — выдал свое заключение Викрам. — Все языки разные. И нельзя передать мысли одного языка на другой, ничего при этом не потеряв. Только арабы это понимали. И поэтому все неарабские версии «Различения» они называют не переводами, а интерпретациями.
— Вернемся к французскому переводу, — попросил Алиф. — Значит, его нельзя назвать настоящей книгой «Альф Яум»?
— А разве что-то французское вообще можно считать настоящим? — презрительно бросил Викрам.
— Когда Моклас умер, пропал и последний существующий экземпляр «Альф Яум», — продолжала Сакина. — Все ученики баттини постепенно деградировали и превратились в бродячих курильщиков гашиша, жаловавшихся на свою печальную судьбу. Больше о рукописи никто ничего не слышал. Ну, то есть до самого недавнего времени. Она снова всплыла буквально несколько месяцев назад.
У Алифа затекла левая нога. Он зашевелился, чувствуя, как закололо в стопе и голени.
— И что же случилось? — Сейчас он ощущал себя ребенком, которому рассказывают на ночь интересную сказку.
— Прошел слух, что какая-то богатая юная дама из какого-то эмирата отыскала рукопись в Дамаске у продавца редких книг и заплатила за нее целое состояние. Правда, эти сведения никем подтверждены не были. Хотя нашелся один человек, по имени «Падающая звезда», которого заинтересовали данные сведения, и он даже нанял каких-то головорезов, чтобы они отследили перемещение этой рукописи. И девушки, кстати, тоже.
— Интисар. — Алиф почувствовал, как запылали его щеки. Сколько всего угрожает ей, и он не в силах помочь своей возлюбленной! Значит, он не постарался защитить ее. Имя «Падающая звезда» показалось ему знакомым, но сейчас он не мог сообразить, где он слышал нечто подобное. Он был бессилен, находясь вдали от всего остального мира. Да и вообще все его способности были ограничены предложением оказывать услуги путем программирования компь-ютеров. За пределами своей спальни, где он просиживал день за днем в своей Сети, как паук, он был бесхребетным и беззащитным. Вместо щита он носил черную футболку и джинсы и совсем не был подготовлен к физической опасности. Сейчас его мозг отчаянно сопротивлялся и полностью отрицал телесную немощность.
