— Какой кошмар, — сказала Саша.
— Аб хинк, — напомнил Стокрылый.
— Аб хинк, — повторила она. — Знаешь, иногда я их ненавижу.
— Простецов?
— Да. Всех.
— Не надо, — сказал Стокрылый. — Они ведь убогие. Ничего не понимают, считают себя венцом творения. Быдло.
— Все равно, — упрямо сказала Саша. — Сволочи.
— Быдло, — наставительно произнес Стокрылый, — не виновато, что оно быдло. У простецов ведь нет ни дара, ни памяти. Забудь о них, не обращай внимания. Надо бороться с простецом в себе. Медитируй, практикуй, всем сердцем желай Возвращения. И станешь, как Тотем.
Он всегда был с ней таким. Спокойным, почти бесстрастным. Он не любил говорить о религии. Большинство верующих, которых она знала, обожали судачить о своей религиозности. Они поминутно спрашивали, который час (ах, не пропустить бы практику), хвастались друг перед другом редкими сортами ароматических палочек (некоторые из которых сильно заинтересовали бы Отдел по борьбе с наркотой), обвешивались талисманами с изображением Тотема. Стокрылый же никогда себе такого не позволял. Он словно берег силы для лекций. Зато на лекциях он преображался, становясь звездой, актером, пророком, вождем — почти богом. Саша подумала, что не приняла бы первое его приглашение, будь он хоть чем-то похож на фанатика. 'Кстати, в следующий вторник я выступаю с лекцией, — сказал он тогда. — Приходите посмотреть, послушать. Вам понравится'. Она еще подумала: 'Ведь это просто лекция'. Как все-таки замечательно, что она тогда пришла. И ведь чуть не опоздала к началу, а потом двери закрыли и никого не впускали. Как здорово, что она…
Чуть не опоздала.
— Сколько времени? — спросила Саша чужим голосом.
Стокрылый поднес часы к глазам, сощурился — он был без очков:
— Ого.
— Сколько?
— Без двадцати шесть.
Саша издала шипение, какое всегда у нее получалось, если она была сильно расстроена или испугана — горловое 'х-х-х'. Времени не было. Они побежали сквозь дубовую рощу, напрямик, выбежали на стоянку и прыгнули в спортивный автомобиль Стокрылого, низкий, приемистый, похожий на каплю олова. Заревел двигатель, фыркнули покрышки. Машина полетела к шоссе. Саша, глядя в зеркало заднего вида, пыталась накрасить губы. Стокрылый уперся вытянутыми руками в руль. Через несколько минут он снова поглядел на часы.
— Успеваем? — спросила Саша. Стокрылый прижал подбородок к груди, прибавил скорости и начал лавировать между машинами. Следующие несколько минут были настолько жуткими, что Саша вцепилась в ручку двери и закрыла глаза. Машину болтало: Стокрылый то резко бросал ее вперед, отчего перехватывало дыхание, то так же резко тормозил, и тогда в Сашину грудь больно врезался ремень безопасности. Попытка медитировать на Тотем провалилась. Сколько Саша ни старалась представить, что сделала бы в ее положении настоящая кошка, по всему выходило, что кошка вцепилась бы когтями в обивку кресла и орала от ужаса. По-настоящему же умная кошка вовсе не оказалась бы в такой ситуации. Как там говорил Боб? Глупая кошка — мертвая кошка, да. Эти слова он произносил всякий раз, когда они видели кошачий труп на дороге, раскатанную кровавую шкурку. Это было у Боба своеобразным утешением для Саши, мол, раз кошка дала себя убить, значит, то была негодная кошка, глупая. И правильно, подумала Саша с ожесточением. Так мне и надо. Но по-умному я жить больше не хочу. Хватит. Всю жизнь умной была. Хоть под конец глупостей наделаю, себе на радость… Машина резко затормозила, Саша открыла глаза и увидела, что Стокрылый привез ее домой. Вернее, не совсем домой, затормозил в сотне метров от двенадцатиэтажки, где жили они с Бобом.
— Ровно шесть, — сказал Стокрылый. — Из твоих окон нас не видно. Беги.
Она чуть не расплакалась — все-таки спас, спас! Понимая, что другого шанса уже не будет, Саша нагнулась и поцеловала Стокрылого коротким робким поцелуем.
Впервые.
Потом она выпорхнула из машины и, теряя туфли, побежала к дому. За спиной грохнул растревоженный двигатель: Стокрылый уехал. Саша влетела в парадную, пританцовывая, дождалась лифта и, чувствуя толчки крови в висках, отперла дверь в квартиру.
Она успела раньше Боба. Квартира была пуста.
Саша выдохнула, уткнулась лбом в дверь и некоторое время смотрела в пол. Затем она пошла в ванную. Руки отяжелели, ноги отзывались ломотой, ныла спина. Ей вдруг показалось, что от нее сильно пахнет парфюмом Стокрылого, и в воду отправилось почти все содержимое флакона с пеной. Саша устроилась в ванне, закрыла глаза.
Изменщица.
По сути — изменщица. Неважно, что они не спят вместе. То, что с ней происходит, не сравнить с сексом, это лучше секса, секс только бы помешал таким отношениям… Изменщица. Ведь сама тогда назначила встречу в ресторане — ну что такого, все так делают, не на улице же беседу проводить! А он уже там был. Столик заказал, вино, свечи. Другому бы посмеялась в лицо и стала бы обрабатывать, а с ним так не вышло. Черт его знает, чем он так сумел ее очаровать. Видно, тем, что балансировал все время на тонкой грани, когда обычная мужская галантность переходит в откровенное ухаживание. Она ждала всего, чего угодно — страха, грубости, подкупа, попытки соблазнить. А он встал навстречу, слегка поклонился и помог ей сесть. Просто подвинул стул, когда она опускалась на сиденье. Говорят, так положено, воспитанный джентльмен обязан помочь даме занять место за столом. Положено-то положено, да только с ней это случилось впервые…
— Хуже всего, — медленно пробормотала Саша, — что я боюсь.
Она боялась, как никогда в жизни.
Не того, что обо всем узнает Боб.
Не того, что обо всем узнают в Отделе.
Саша боялась, что Стокрылому нужна не она — умная девушка с зелеными глазами — а совсем другой человек. Да, Стокрылый был с ней нежен. Да, никогда раньше с ней такого не было. Казалось бы, радуйся, великолепная. Он тебя наставляет, он о тебе заботится, понимает тебя с полуслова, даже на кухне ради тебя возится. Все очень хорошо. Слишком хорошо. Надо же было все испортить и рассказать ему о…
В замке повернулся ключ, хлопнула дверь, и голос Боба сказал:
— Ку-ку! Есть кто живой?
— Есть! — крикнула Саша как можно громче и бодрее. 'Волосы, волосы. Он заплетал тебе косу, идиотка. Твои волосы пахнут его руками. Скорей'. Она схватила с полки шампунь, плюхнула в пригоршню тяжелого геля, стала размазывать по голове. Под веками жгло, вода шумно плескала на пол, и Саша не заметила, как в ванную вошел Боб. Когда ей удалось открыть глаза, он был уже совсем рядом и пристально смотрел на нее. 'Что? — быстро подумала Саша. — Запах учуял? Что стряслось, почему он так смотрит, да не томи же…' Боб вдруг ухмыльнулся и запустил руку под пенное покрывало. Саша беспомощно улыбалась, повторяя: 'Боб, прекрати… Перестань, ну… Я так не хочу, Боб, пожалуйста…' Наконец, рука вынырнула, Боб сказал: 'Жду в спальне!' и вышел, забыв затворить дверь. По дороге он насвистывал: у него было хорошее настроение.
