— Лорд, — сказал Вейни. — Сейчас он — другая половина. Разве вы не помните?
— Что он одновременно и палач, и жертва? Но как я могу определить, с кем именно разговариваю?
— Не надо причинять ему зла.
— Нет, — сказал Мерир, — зло он причинил себе сам. — Мерир закутался в плащ и погрузился в молчание. — Уведите их, — сказал он наконец. — Мне надо подумать. Уведите, и позаботьтесь о них как следует.
Их схватили за плечи, но достаточно вежливо. Вейни с трудом выпрямился — одна нога ничего не чувствовала, другая едва слушалась его. Эрхендимы, поддерживая его с боков, помогли дойти в соседний шатер, где груда мягких шкур еще хранила тепло чьего-то тела. Там он и лег, не в силах расслабиться, имея возможность бежать, но не имея для того сил. Оба они так и замерли в тех позах, в которых были положены, и вскоре заснули.
Стоял день. В проеме прохода в шатер была чья-то тень. Вейни часто заморгал. Тень опустилась и превратилась в Сина, который сидел на корточках, положив руки на колени, и спокойно ждал.
Рядом с ним был еще кто-то, и, повернув голову, Вейни увидел мальчика-кел. Его длинные волосы и совершенно серые глаза казались непривычно странными для детского лица. Тонкие изящные ладони подпирали подбородок.
— Мне кажется, тебе не следует находиться здесь, — сказал Вейни Сину.
— Нам можно, — сказал кел с видом абсолютной уверенности в своих словах.
Рох пошевелился, протянул руку за оружием, но ничего не нашел.
— Не беспокойся, — сказал Вейни. — Все в порядке, Рох. С такой охраной нам ничего не грозит.
— Вот еда, — отчетливо сказал Син.
Вейни повернулся и увидел, что для них все подготовлено — вода для умывания, одежда, хлеб, кувшин и чашки. Син подобрался поближе и уселся, с серьезным видом налил в чашку молоко и предложил… предложил ее Роху, когда тот протянул за ней руку. Они позавтракали хлебом с маслом и козьим творогом — это была их лучшая еда за многие дни.
— Его зовут Эллюр, — сказал Син, показывая на своего друга-кел, который сидел рядом с ним, скрестив ноги. — Я думаю, что буду ему кемейсом.
— Да. Такое возможно. Скоро мне позволят это. — Эллюр наклонил голову.
— Тебе не больно? — спросил Син, прикасаясь к перевязанному колену.
— Все в порядке.
— Это твой брат?
— Кузен, — сказал Рох. — Кайя Рох, предводитель Кайя, юный сэр.
Мальчики уважительно наклонили головы.
— Кемейс Вейни, — сказал Эллюр, — это правда, что за вами в Шатан пришло много людей?
— Да, — сказал он, потому что не мог солгать ребенку.
— Эллюр слышал, — сказал Син, — что Леллин и Сизар пропали и что леди ранена.
— Это так.
Мальчики некоторое время молчали. Оба выглядели огорченными.
— Говорят, — сказал Эллюр, — что если вас отпустят, то к тому времени, когда мы вырастем, на свете уже не останется эрхендимов.
Он не смог отвести взгляда. Он посмотрел им в глаза, в темные человеческие и в серые глаза кел, и почувствовал себя так, будто ему нанесли смертельную рану.
— Это может оказаться правдой. Но я не хочу этого. Совсем не хочу.
Наступило долгое молчание. Син покусывал губу, пока на ней не показалась кровь. Затем наконец кивнул:
— Да, сэр.
— Он очень устал, — сказал Рох. — Молодые сэры, может быть, вы поговорите с ним позже?
— Да, сэр, — сказал Син и поднялся, коснувшись руки Вейни. Эллюр последовал за ним, словно маленький бледный призрак.
Вейни улегся, чувствуя, как рядом ложится Рох, и его начал бить озноб. Рох накрыл его одеялом и, видимо, понял, что не следует ничего говорить.
Наконец сон сморил его. Но ненадолго. — Кузен, — прошептал Рох и потряс его. — Вейни!
В проеме входа высилась тень. Там стоял один из кемай.
— Проснулись, — сказал он. — Хорошо. Идем.
Вейни кивнул на вопросительный взгляд Роха, они выбрались из шатра и остановились, моргая, в ярком солнечном свете. Снаружи оказалось четверо эрхендимов.
— Мы сегодня увидим Мерира? — спросил Вейни.
— Возможно. Нам это неизвестно. Но пойдемте с нами — мы позаботимся о том, чтобы вы ни в чем не нуждались.
Рох попятился, не доверяя им. — Если бы они замышляли что-то против нас, у них была возможность это сделать. У нас нет выбора, — сказал ему Вейни на понятном здесь только Роху языке, и тот согласно кивнул и вышел. Вейни при ходьбе тяжело припадал на ногу, голова у него кружилась, раны саднили, но то, что он сказал Роху, было правдой: выбора у них не было.
Они вошли в просторный шатер, где сидела одетая во все серое старуха кел, которая внимательно оглядела их с ног до головы. На лице ее отразилась жалость.
— Меня зовут Эрхил, — сказала она властным голосом. — Я избавляю от ран, а не от грязи. — Она жестом указала на них юному кел, стоявшему в дальнем углу. — Нтайен, отведи их и сделай, что сможешь. Эрхендимы, помогите Нтайену, если это понадобится.
Молодой кел раздвинул перед ними занавеси, словно бы ожидая беспрекословного подчинения. Вейни прошел, отвесив поклон старой женщине, Рох проследовал за ним, а затем и стражники.
Горячая вода была уже готова, пар выходил в отверстие в стенке шатра. По настоянию Нтайена они разоблачились и вымыли все тело, даже волосы, для чего Роху пришлось расплести узел, что было постыдным для любого человека, но он ни словом не возразил, только хмурился. У Вейни же подобной гордыни давно не осталось.
Вода обожгла раны, Вейни охватила дрожь, с которой он не смог справиться. Нтайен спокойно занялся предварительной подготовкой к лечению. Вейни следил за его действиями со страхом. На теле Роха ран оказалось совсем немного, и для него оказалось достаточно небольшого количества целебной мази и чистых бинтов из льняной ткани. После этого Рох, завернувшись в простыню, сел на циновку в углу, стянув волосы узлом воина и с недоверием наблюдая за действиями Нтайена.
— Сядь, — сказал Нтайен Вейни, показав на скамью, где стояли его лечебные средства и инструменты. Ловкие руки Нтайена смазали каждую рану обезболивающей мазью; некоторые ему пришлось вскрыть, и он велел эрхендимам на всякий случай подойти поближе, но боль оказалась не слишком сильной. Вейни закрыл глаза и расслабился, когда худшее было уже позади, доверившись искусству и доброте кел. Благодаря чистым повязкам раны больше не кровоточили.
Затем Нтайен обследовал колено — и позвал Эрхил, которая положила ладони на сустав и пощупала его.
— Сними шины, — сказала она, затем прикоснулась к его лбу, прижала ладони к щекам, повернула его голову к себе. Она была царственной, в ее серых глазах сияла доброта. — Дитя, у тебя лихорадка.
